Александр Зацепин: “Амансыз ба?”

10 марта 2021 года отметил своё 95-летие народный артист России Александр Сергеевич Зацепин — выдающийся композитор современности. Немало знаменательных событий ХХ века произошло на казахской земле: изобретение автомата Калашникова, полёт Гагарина в космос… Даже великий писатель Михаил Шолохов получил радостную весть о присуждении ему Нобелевской премии, находясь в гостях у своих западно-казахстанских друзей. Вот и маэстро Зацепин блестяще дебютировал в кинематографе, написав изумительную, по-весеннему оптимистичную музыку к кинокомедии “Наш милый доктор“, выпущенной Алма-Атинской киностудией в 1957 году.

По жанровому разнообразию своих работ в кино, их успеху среди массового зрителя и взыскательных критиков Александр Сергеевич стоит в одном ряду с такими корифеями киномузыки, как Исаак Дунаевский, Нино Рота, Тихон Хренников, Морис Жарр, Джон Барри и Вангелис. Широчайшая тематика работ маэстро Зацепина вызывает неподдельное восхищение: мелодии морских глубин “Капитана Немо” и мотивы межзвёздного пространства “Тайны третьей планеты“, зажигательная лучезарность “Кавказской пленницы” и арктическая драма “Красной палатки“.

Иной раз творческие достижения маэстро порождают курьёзные ситуации. На одной из закрытых вечеринок нефтегазовый олигарх Тимур Кулибаев подошёл к эстрадному певцу Олегу (Адгаму) Мустафину, исполнявшему очередной номер на сцене. Миллиардер, пребывавший в приподнятом настроении, небрежно сказал артисту: “Сейчас я тебе подарю одну песню“. Затем Т. Кулибаев принялся в меру своих способностей петь “Разговор со счастьем” из кинокомедии “Иван Васильевич меняет профессию“. Этот забавный случай ещё раз наглядно демонстрирует поистине всенародную популярность произведений Александра Сергеевича.

Воздавая должное именитому юбиляру, 26 марта 2021 года мы взяли у него телефонное интервью.

Фотография, где А.С. Зацепин запечатлён вместе с Н.А. Назарбаевым и К.К. Токаевым, любезно предоставлена композитором. Благодарим КазНАТОБ имени Абая в лице Таира Нурлановича Каратаева и Екатерины Владимировны Ченцовой за предоставленные сведения по истории казахского балета. Также выражаем признательность ЦГА КФДЗ РК в лице Омарова Жаная Сейтжановича и видео инженера Т. Константиновой за предоставленные кино и фотоматериалы, в частности: кадры кинохроники 1951 года с композиторами Евгением Брусиловским, Куддусом Кужамьяровым и отрывок из документального фильма Станислава Чернышева  “Гости ретро-фестиваля “Алматы — моя первая любовь“, 2001, содержащего интервью с маэстро Зацепиным.

Кстати, помимо блистательных вокальных и инструментальных номеров в киноработах Александра Сергеевича, следует отметить и важную роль хореографии в его фильмах. Мы восхищаемся танцевальными номерами в кинокомедии “Ангел в тюбетейке“, мюзикле “31 июня“, приключенческом фильме “Земля Санникова” и т.д. К тому же, в этом году исполняется 65 лет его дипломной работе выпускника алма-атинской консерватории — балету “Старик Хоттабыч“, который многие годы с успехом шёл не только в театре оперы и балета имени Абая, но и на подмостках Малого театра оперы и балета в Ленинграде. Поэтому наш разговор начался с хореографической темы.

Был же у вас балет “Старик Хоттабыч”. Вы, вот, с нынешних позиций: как его оцениваете? Это было хорошее произведение или так себе, не очень?

Ну, глядя сейчас, я думаю, что, всё-таки, если бы, вот, его ставить, я бы очень многое переделал.

Аха.

Так что, что-то, всё-таки, ученическое, может быть. Так мне оно кажется. Так я внимательно не смотрел, но… А потом эта пьеса, то есть, эта книга — уже никто её не знает.

Да, да.

Детей нет, пионеров нет. Всё уже будет непонятно.

Да.

Вот так.

А, вот, если взять казахскую музыку. Вы же в Казахстане работали. Вы что-нибудь из казахской музыки взяли или она не очень повлияла на ваше творчество?

Ну, как-то, что-то я старался сделать. Абиров мне говорил — балетмейстер Абиров был.  Вот, он говорил: “Ну, самое главное мне надо, чтобы танцевальное, вот, это было, танцевальное, чтобы это, вот“. Ну, я старался такое, чтобы и вроде бы, как и по-русски звучит, и какие-то обороты казахские. Может быть, это мне где-то удавалось, где-то — нет. А потом там были ещё такие танцы, как, по-моему… Я не помню: вьетнамский там был? Нет, вьетнамский там не был. Ну, вот, эти морские может быть. Немножко они такие своеобразные, конечно. Ну, не знаю. Наверно, не очень получилось по-казахски.

А потом ещё, Александр Сергеевич, такой вопрос. Вот, ваш замечательный шедевр — “31 июня”. И там одна из ключевых песен — “Жизнь без любимого” (“Мир без любимого” — Д.Н.). И ходил такой анекдот, будто она посвящена Юрию Любимову, который эмигрировал на Запад. Это — правда?

(Смеётся) Нет. Ну, это так просто совпало, и кто-то придумал, кто-то придумал: “Без Любимова“.

А потом ещё, Александр Сергеевич, скажите. Вот, вы работали с таким великим композитором, как Эннио Морриконе. Вообще, с западными композиторами вы общаетесь, как Джон Уильямс, Вангелис, Жан-Мишель Жарр? Или вы, как-то, чужие друг другу люди?

Нет. Я, вот, во Франции я очень хорошо знал Фрэнсис… Этот…

Лэй.

Лэй. Фрэнсис Лэй, да. Вот, у меня фотография здесь есть, видео. Он был милый, дорогой, простой человек. Такой совершенно простой! Очень добрый, вежливый, ласковый. Ну, такой… Ну, как, вот, нормальный, хороший человек без всякого… А такие шедевры, как, вот, “Мужчина и женщина” написал. Потом Love Story, за которую он получил премию. Да.

Да.

Вот, такой он был. В прошлом году, вот, он умер. Так жалко, конечно!

Да, конечно! Это очень жаль. И Эннио Морриконе, к сожалению, от нас ушёл тоже, вроде, в прошлом году. Да? Или когда?

Да, Морриконе тоже ушёл. Да. Меня знакомил с ним в Италии, в Риме Калатозов, когда я “Красную палатку“, вот, писал музыку. И мы туда приехали, были на студии, где запись музыки всякой идёт. И продюсер, который нас туда пригласил показать эту студию, навстречу как раз шёл Морриконе и, вот, он меня с ним познакомил. Такой он очень представительный, приятный очень мужчина, такой интересный. Да, ну тогда мы были оба молодые (смеётся). Вот, так что, познакомились так.

Ну, Морриконе он, вообще, в жизни какой был? Творческие люди… Обычно же у них тяжёлый характер. А с ним — как? — легко было вам общаться.

Ну, я особенно с ним не общался. Так вот, несколько раз там, вот, просто поговорили и всё. И потом: я итальянский не знал, а английский — так, слегка. Тоже не очень. Ну, вот так, мог всё-таки что-то говорить. Ну, такие — знаете? — обычные такие дежурные фразы (смеётся).

А, ну да.

“Как вы там работаете? Сколько вы фильмов сделали?” В общем, много всяких таких, вот, простых, конечно, вопросов. Но, всё равно, это было интересно!

Ну, вы же, Александр Сергеевич, вы же на него даже внешне похожи. Да? У вас такой тип внешности схожий с Эннио Морриконе. Да? Вот, такой…

Ну, не знаю. Мне так трудно судить. Не знаю.

Да. Ну, особенно, если, когда вы в очках и он же тоже очки носил. Прямо сильно похожи, как два брата, честно говоря. Ну, это — чисто субъективное моё мнение.

А мы когда встречались — и я был без очков, и он был без очков (смеётся). Помоложе были. Да! Я очки начал носить где-то пятьдесят восемь лет, по-моему, было мне.

А, ну, понятно! Да, это… А, вот, ваш великий учитель, один из корифеев казахской музыки классической — Евгений Брусиловский. Каково его было влияние на вас? Не только, наверно, как педагог, но и, как человек он, наверно, в чём-то вам повлиял на ваш характер?

Да, конечно! Он многое мне дал. Его советами я пользуюсь до сих пор. То есть, я как-то ему говорил на первом курсе, по-моему: “Евгений Григорьевич, я, вот, вчера работал до двух часов ночи и, вот, тут вот сделал что-то“. Он меня называл не Саша, а Шура.

Аха.

“Шура, так себе здоровье испортите! Ждать, это самое, вдохновения не надо ничего. Надо работать. Это как всякая работа. Вот, я работаю с девяти до часу. Потом у меня перерыв, обед. Потом мне надо сходить в издательство и там куда-то ещё. А потом вечером я ещё работаю, но не позже до девяти. Потому что дальше, если будешь очень поздно работать, тогда плохо спать будешь. Потому что думать будешь: “А, вот, может быть, переделать, а, может быть, не сделать. А может быть…” Вот, это вот. Ну, вот, такие советы. Ну, много советов, конечно, по всему! И все там были довольны. Вот, я помню, Рахмадиев — ему тоже очень нравился как педагог. Конечно, он у нас был очень хороший! Понимаете, бывает хороший музыкант, может быть, там всё. А как педагог — слабый, неинтересный.

Конечно!

А, вот, он — интересный! Рассказывал примеры какие-то и подсказывал. Иногда сам продолжал тему играть. Мухамеджанов, я помню, мы вместе с ним учились тоже. Тоже был там. Как-то у нас хорошее впечатление. И Кужамьяров Куддус очень тоже ценил его.

А, вот, Александр Сергеевич, вот, Исаак Осипович Дунаевский — великий мелодист, и вы в чём-то продолжатель его дела. Но и вы, и Исаак Осипович не создали какого-то крупного балета, оперы. Вам не было жалко, что вы в крупном жанре особо себя не проявили?

Ну, вот, меня как-то встретил Брусиловский в Москве и говорит мне, говорит: “Шура, ну, вот, вы пишите всё кино, песенки, песенки. Ведь вы можете написать симфонию, вы можете написать балет, оперу. Но надо сделать что-то такое серьёзное“. А я ему говорю, что “ну, понимаете, Евгений Григорьевич, я напишу и интереснее, там, так как, скажем, Прокофьев или Шостакович напишет — я не смогу. У меня такого таланта нет. А написать такую серую музыку только для того, чтобы сказать: “А, вот, у меня есть симфония. Вот, у меня есть то, которую никто не будет играть никогда” — я говорю — какой же смысл делать, если мне это уже не дано?“

А я, вот, не знаю точно: был ли этот человек учеником Брусиловского или просто его младшим другом? Нахман Гершевич Шафер — наш музыковед, композитор. Вы с ним не общались? Он чуть моложе вас.

Нет. Я что-то не знаю.

Да?

А когда он работал? В те годы?

Ну, может быть, чуть позже, чем вы. Потому что он 1931 года рождения. Вот, он недавно 90-летие отпраздновал. Он в Павлодаре живёт, на востоке Казахстана. И он владелец одной из крупнейших в мире коллекций грампластинок — 25 000 грампластинок, записей собрал!

О!

То есть, такой коллекционер очень сильный!

Да, здорово!

И, вот, он тоже то ли…

Не знакомы.

Не знакомы, да? И ещё, вот, Александр Сергеевич, вот, моя мама — она родилась в Новосибирской области — Толкынай Макашева. Она по образованию юрист. Так что, мне вдвойне было приятно с вами поговорить, потому что вы тоже с тех краёв, с Новосибирска. Она в области родилась.

Я из Новосибирска. Да, это верно! Ну, я когда в Алма-Ату приехал, я очень, мне город очень понравился. Ну, и люди хорошие все очень были кругом. Тоже было очень приятно! Вот, так что, я с Кужамьяровым дружил. Потом там Лёня Афанасьев был. Потом кто ещё? Тулебаев Мукан — очень милый, хороший человек был.

О, крупный…

Байкадамова я знал. Ну, я всех, конечно, знал. Так как, мы встречались, как-то общались. А больше всего, конечно, с Шакеном Аймановым…

Да, да!

Который часто очень. Газиз Дугашев тоже в нашей компании был всегда.

И, вот, удивительно, что ваше, ваш дебют в киномузыке – “Наш милый доктор” — и сразу же такой дебют, который очень был яркий! Вот, это — “Надо мной небо синее” — это же одна из знаменитых советских песен. Да? И, как бы… А это, можно сказать, ваш дебют был.

Это мне повезло! Да, Гайдай, благодаря этой песне, меня, наверное, и пригласил. Потому что ему его жена, Нина Гребешкова, говорила. Он же поссорился там с Богословским, композитором, который ему писал до этого музыку, и у него никого не было. Он никого не знал. Кого пригласить, чтобы такую эксцентрическую музыку написать? А Нина ему сказала — она мне рассказывала: “Я, — говорит, — ему сказала, что “вот, возьми молодого композитора Зацепина. У него хорошая песня: “Надо мной небо синее“. Он говорит: “Я знаю, песня хорошая. Но я не знаю, как он напишет эксцентрическую музыку. Буду думать“.

Да, да.

Потом, всё-таки, он меня к себе взял. Вот так.

А, вот, с Аллой Борисовной вы тоже достаточно много поработали. А вы почему-то с ней почему-то разошлись. Это — межличностные какие-то были проблемы или творческого плана?

Нет, так это было. Но это очень длинно рассказывать надо, чтобы так как-то подробно. Но это не творчески совершенно!

А, ну, понятно!

Сейчас мы с ней общались, вот, я на “Первом канале” у Галкина был. Мы общались очень хорошо и так, в общем, остались друзьями хорошими.

А, вот, Александр Сергеевич, у вас такая завидная творческая карьера, особенно в области киномузыки. Но, тем не менее, в начале восьмидесятых годов вы эмигрировали из Союза. Вам уже надоело в Союзе или вам захотелось новый мир увидеть? Или какие-то другие причины были?

Нет. У меня был контракт. Я ездил, как раз, от Союза кинематографии в Америку, и там меня познакомили с продюсером фирмы — ну, такой, как сказать? — студии, которая записывает и делает фильмы и пластинки. И у меня до сих пор, вот, лежит договор. Он уже пожелтел весь, потому что давнишний, старый. Вот. Я поставил ему музыку, вот. “Бубен шамана” был.

“Земля Санникова”?

“Бубен шамана“, нет. Это где-то было, я не помню даже из какого фильма. Забыл. Вот, и ему очень понравилось: и ритмы, и как музыканты играют там. Клейнот на саксофоне играл очень здорово! Гитарист хороший там был, соло там на гитаре играл. И, вообще, весь ритм, весь оркестр ему очень понравился. Он говорит: “Так в Москве у вас так играют! Я, — говорит, — думал, что у вас только одни медведи там ходят!” (смеётся). Вот. Ну, вот, ой: “Я, — говорит, — хочу контракт заключить с вами. Давайте, вот, на три года или на восемь лет. Сколько вам надо?” Я в этих контрактах ничего же не понимал тогда.

Конечно.

И сейчас-то — не особенно. Ну, вот, я сделал. На пять лет мы подписали контракт: два фильма в год и две пластинки — ну, такие большие пластинки раньше выпускали…

Да, да.

… — в год. И, значит, его устраивала вся моя аранжировка. Вот всё, что я — у меня же своя студия была в Москве…

Да, да.

Вот, они говорят: “Мы вам вышлем, значит, фильм. Вы запишете музыку, песни под фонограмму мы запишем“. А солистов, ну, они своих, конечно, на английском языке своих там запишут.

Аха.

И там они сведут всё это вместе. Ну, вот, так вот договорились. А мне, значит, я пошёл во Всесоюзное агентство авторских прав. Мне сказали: “Мы не уполномочены вам сказать: можете вы работать или не можете. Вам надо идти в Министерство культуры к советнику, — то есть, ну да, — в Министерство иностранных дел к советнику по культуре“.

Аха.

Вот, я туда пошёл в это большое здание. И подарил ему пластинку с Пугачёвой такую большую. Ну, он меня знал так по фамилии, что композитор. И я ему рассказал, что, вот, могу я вот так, вот, работать? Он сказал, что “в принципе, вы можете работать, но я вам скажу, что будет. Вот, вам пошлют фильм. Он будет идти и к вам придёт только через месяц, а, может, через полтора. Он к вам будет идти пароходом. Ну, так сделают. Теперь если вы пишите музыку, они получат её тоже через месяца полтора-два. А то и вообще не получат! Они захотят к вам приехать: им не дадут визы“.

Ааа.

И, вот, да и вот он сказал, что “вот, так, вот, и будет всё — понимаете? — и вам всё это поломают“.

Ааа.

Ну, то есть, не дадут работать. Я так расстроился, конечно! Потому что, ну, что плохого, если советский композитор там что-то напишет? Я ему говорю: “Ну, я же не буду писать к фильму, где порнография. Можно же посмотреть сценарий“.

Ну, понятно.

“Александр Сергеевич! Не в этом дело. Вот, я вам сказал, что, вот, так будет. А там вы решайте сами“. Ну, вот, на этом и кончилось. И я пошёл — у нас знакомая была, моей жены подруга. Она работала вместе с ней в музыкальной школе, и жила она напротив нас, прямо в другом доме.

Угу.

И, оказывается, что у неё муж был француз: Ален Прешак, фамилия. И я как-то пришёл тоже с женой, и он там был. И я рассказываю вот эту историю, как мне раз в жизни такое, вот, пришло радость, счастье, чтобы поработать там. А мне, вот, не разрешают. А он мне говорит: “А женись на моей сестре, и уедешь“. Ну, вот так, вот, она приехала. Она тоже музыкой занималась, художник она.

Да.

Женевьева, Женевьева. Да. И, вот, мы так познакомились. Через год, значит, я женился. Потом попросился поехать на три месяца во Францию. Меня не пустили. Потом на следующий год можно только через год просить. Через год опять попросил. А мне начальник ОВИРа — этот самый отдел виз.

Да, да.

Ну, так меня с ним хорошо познакомили. Он мне говорит: “Ну, понимаешь, вот, ты будешь просить. Тебе опять не дадут. Опять могут тебе не разрешать поехать. Надо тебе поехать на постоянное жительство“. — “Я, например, не хочу быть эмигрантом. Я хочу вернуться. Я не хочу там жить всё время“. — “А ты и не будешь эмигрантом. У тебя будет советский паспорт. Дочь тебя, правда, выпишет с площади квартиры. А когда ты захочешь вернуться, мы спросим дочь: если она тебя пропишет снова, значит, ты сюда приедешь снова так спокойно. У тебя будет советский паспорт. Ничего тут особенного нет“. Ну, я согласился. Ну, а приехал-то я уже через три года. Я приехал, а мой знакомый американец говорит, что “всё, уже этого человека там нет и я, — говорит, — ему рассказал, что тебе не разрешают. А он говорит: ну, да, вот такая страна за железным занавесом, конечно. Ничего там. Я, — говорит, — на него в суд не буду подавать“. То есть, он мог подать на меня в суд, потому что я не выполнял контракт. Вот. Ну, в общем, вот, на этом всё кончилось. Вот так (смеётся).

А, Александр Сергеевич, ещё вот такой вопрос. Вот, в среде композиторов тоже были какие-то группировки, столкновения. Вот, допустим, Георгий Свиридов — он недолюбливал Щедрина там, Андрея Петрова. А вы в этих столкновениях не участвовали? Вы чисто своим делом занимались, особо ни к каким группировкам не принадлежали?

Конечно! Нет, я нигде там с этими не сталкивался. Нет. Ну, я как-то встречался, вот, с такими, как Андрей Эшпай — был такой композитор замечательный. Потом этот… Память уже у меня плохая стала.

Эдисон Денисов?

Денисова, да, тоже видел. Потом, скажем, Артемьев был.

Да, да.

Он и сейчас здесь, Гена Гладков. Вот, так мы сейчас иногда тоже друг другу звоним по телефону, поздравляем там с праздниками или с чем. Ну, вот, кто там? Ну, в общем, такая… Аля Пахмутова тоже, конечно, я с ней знал. И… Нет, всё нормально было. Никаких сплетен там не было у нас.

А, вот, вы сами какой такой философской точки зрения придерживаетесь в музыке? Вот, скажем тот же Георгий Свиридов говорил, что жанр симфонии фактически умер. То есть, вы такие крупные жанры как считаете? Они сейчас действительно умерли или, в принципе, возможно, что будет создана ещё великая опера, великий балет?

Ну, я бы… Понимаете, вот, сейчас если напишет кто-то музыку такую, ну, вот… Чайковский уже, как мелодист, он уже написал все эти мелодии. Мелодии будут обязательно походить на написанное, потому что уже все комбинации, все комбинации практически использованы. И начнётся уже повторять. Что-то начнётся какое-то повторение этого всего. Поэтому, наверно, будет какая-то другая музыка. Но когда она будет? Может быть, через пять, может, через десять лет. Вы знаете, ведь так как-то всё шло, шло, шло: Гайдн, Бах там и так далее, и так далее, и так далее. И дошло до Шёнберга. А Шёнберга уже не так играют. Всё равно, публика не понимает это.

Аха.

Понимаете, такую музыку? А ещё сложнее: делать для кого? Для самого себя только и для своих коллег? Больше никому не понять это.

То есть, опять-таки, если взгляд этого глубокого мыслителя музыки Георгия Свиридова обсуждать, вот, скажем он додекафонию — он, как бы, терпеть не мог. А вы такую экспериментальную музыку любите или вы тоже приверженец классических образцов?

Не скажу, что я очень-очень её люблю. Но просто, иногда просто это… Понимаете, вот, скажем, двенадцатитонная музыка… Я писал такую музыку в кино где-то. Вот, это будет что-то какое-то настроение должно было. Я пробовал, вот, это всё писать в этом, таком стиле. Но, может быть, она с экраном — да, она и работала. Отдельно она получалась, всё равно, неинтересно. На мой взгляд.

И, вот, тоже такой немножко межличностный вопрос. Где-то лет пятнадцать-шестнадцать назад мне посчастливилось пообщаться с Ермеком Серкебаевым, тоже ваш знакомый был.

Да.

И он, прямо, так возмущённо говорил, что “Евгений Моргунов был таким хамом!” говорит. То есть, он, прямо, возмущался Евгением Моргуновым!

Ну, да. Это верно. Да, да, да. Это правильно! Он мог матом ругаться. Вот, какая-то девочка шла навстречу там, смазливая. Он ей мог всё что угодно сказать. Знаете, грубо очень!

А, вот…

В смысле, что “пойдём в постель!” Такое вот, только погрубее.

Ааа… Да, да. Понятно. А, вот, из этих великих гайдаевских актёров, вы с кем больше всего дружили? Кто для вас больше был таким…

Да я так особенно… Особенно ведь никто ни с кем не дружил. Все работали, все. Каждый в разном… Думают, вот, допустим, “троица” так, вот, они вместе и ходят, и дружат. Один — в театре, другой — в цирке, третий тоже где-то там работает. И только встречались на съёмках.

Ааа…

Поэтому и я тоже так очень редко виделся. Ермека Серкебаева как-то встретил в Москве. Потом мы вместе, вместе в одном концерте участвовали: концерт киномузыки был, и мы летали в Азербайджан, в Баку. И там был концерт. Он пел “Надо мной небо синее” и потом свой коронный, это, “Фигаро, Фигаро, Фигаро…” Но он это сделал хорошо. А сейчас я иногда общаюсь с его сыном.

Алмас?

А, нет.

Байгали?

Байгали. Байгали, да. И он живет недалеко даже от меня.

Ааа. Интересно.

Вот, так мы созваниваемся иногда. Иногда видимся. Иногда он как-то ко мне приходил. Ну, так что, у нас есть общее что-то такое. Он был мальчиком, когда я с папой-то был знаком. Маленьким совсем познакомился со мной. Так что…

А, вот, Александр Сергеевич, ещё у вас такой удивительный момент был в вашей творческой биографии. Вот, когда вы написали музыку для “Бриллиантовой руки”, для “Ангела в тюбетейке”, в принципе, в такое близкое время вышли эти две картины. И они обе, фактически, очень такие великие картины. До сих пор их любят зрители. Вот, вам как-то повезло. Вот, две картины практически в одно время и на вашу прекрасную музыку! То есть, так. И как они идут такие классические…

Я, я… Шакен хотел и дальше со мной так работать, но так, вот, печальная очень эта история, что он под машину попал. Очень жалко, конечно! Я ходил… Когда был в Алмата, я ходил на кладбище. Смотрел на могилу его, цветы принёс там. Да, я очень его любил! Да…

Да.

Он ко мне иногда приходил. Я говорю: “Приходи с домброй!” Он с домброй приходил. Он хорошо играл, песни знал такие. Вот, играл и пел. Очень мне нравилось! Очень!

И такой ещё, вот, последний вопрос. Вот, вы поистине народный артист! Но получили это звание очень поздно. Вам не жалко это было? Или вы особо за званиями не гонялись?

Вы знаете, я как-то об этом, в общем, не думал. Вот, сейчас тоже мне кто-то говорит: “Вот, смотри, вот, этому дали там премию какую-то. Эту премию ему там в семьдесят пять или восемьдесят лет, и особенно где-то ничего не сделал. А тебе – девяносто пять, никакой премии нет!” Я говорю: “Ну, хорошо! Ну, написал, всё-таки, наш этот вождь, телеграмму послал“.

Да, да.

И оба, оба они там мне телеграмму послали. Ну и хорошо! Всё-таки, как-то, да и какая разница? Я не переживаю и не думаю об этом. Мне сейчас главное — работа. Вот, сейчас работать, работать. Сейчас много у меня тут работы. Так что, я очень доволен!

А вы с советскими вождями общались или нет?

Нет. Я и не был, это, членом партии. Так что, я уже был чужой для них (смеётся).

Понятно, понятно. Хорошо тогда, спасибо вам огромное! Я, вот, если вы позволите…

Пожалуйста, да!

Ни одного вашего…

С Назарбаевым… С Назарбаевым меня познакомили. Вот, был, когда большой такой концерт в этом… Какой год? Ну, года, года три назад или четыре. Что-то такое, когда…

Аха.

И там Назарбаев был на этом концерте. И после концерта… Нет, в антракте. В антракте мы ходили, он подошёл. У меня фотография есть, где как раз в это время меня сфотографировали. И я так, в общем, горжусь вот этим! Он сказал: “Хорошо, что у вас такие замечательные песни! Я все, — говорит, — ваши песни знаю и пою“.

Александр Сергеевич, а это было… Где-то в Казахстане вы встретились?

Ну, как? В новой столице.

А, понятно.

Астана, в Астане.

А у вас…

Там большой театр. Вот, такой концертный зал огромный! Вот.

Да. Хорошо, Александр Сергеевич! Огромное вам спасибо. Это – большая честь, что такой легендарный человек… Я с самого раннего детства под ваши песни вырос, особенно, вот, “Бриллиантовая рука”, “Кавказская пленница”. 

(Смеётся) Спасибо, спасибо!

Это же… И я так вам завидую, что вы такой же и остались, как и в те времена. Такой же голос, такая же ясная мысль! Это, конечно, редко кому удаётся.

Ну, да.

Вы очень счастливый человек в этом плане, Александр Сергеевич! То есть, то, что…

Ну, я какой-то режим соблюдаю. Тут, конечно, естественно, не пью, не курю. У меня зарядка с утра: тридцать пять минут я занимаюсь. Ну, как? Надо двигаться. В таком возрасте надо обязательно двигаться! И дыхательные… Я же болел этим ковидом, уже болел…

Ужасно! Да, ужасно.

Но выздоровел, всё-таки! Всё нормально. Всё хорошо. Так что, пришлёте мне тогда эту СМС-ку. Да?

Да, конечно! Я пришлю вам сейчас же. Я ещё, что хотел сказать: вот, вы своим этим здоровым образом жизни напоминаете, вот, нашего великого артиста Георгия Вицина. Он же тоже очень такой был подтянутый, собранный человек в этом плане. То есть, он, как бы…

Да. Вицин, Вицин, Вицин — да! Он и остроумный был очень. И много очень придумывал Гайдаю трюков в фильме. Вы помните, когда там: “Ящур, ящур!” Да? Уколы делают.

Да, да, да!

И потом… А потом Никулин там считает, сколько там выпили вина, сколько съели.

Да.

И рукой, рукой чешет ногу.

Да, да, да, да!

Вот там — это, вот, он трюк придумал. Туда положили маленького человека, и тот руку вытянул.

Ха-ха-ха!

Вот.

Да. Ну это, конечно, просто… Ну, он такой же был философ, Вицин. Очень такой глубокий человек был! То есть, как бы, он непростой.

Ну да. И в тоже время, вот, в комедии он прекрасно чувствовал и играл. Да, хорошо.

Да. Хорошо тогда, Александр Сергеевич! Вот, тогда я вам сейчас отправлю СМС-ку. Спасибо вам большое за всё!

Да пожалуйста, пожалуйста! Конечно!

Да.

А я уже, так сказать, немножко ведь когда-то говорил по-казахски. Сейчас забывается, когда не говоришь ничего совершенно (смеётся). Вот, так вот. Ну, амансыз ба?

А, иә (“да” по-казахски – Д.Н.).

“Здоровья вам?” Да?

Да, да. “Как ваши дела? Нормально себя чувствуете ли? Амансыз ба?”

Да, нормально, конечно! Нет, хорошо всё. Пока всё нормально.

Да.

Ну, как будет, так и будет. Судьба распорядится.

Likes(0)Dislikes(0)