Евгений Дога: “Самый большой творец — это время”

12 августа 2019 года выдающийся композитор современности, народный артист СССР Евгений Дмитриевич Дога гостеприимно встретил меня в своём кишинёвском доме. Увы, нет возможности побеседовать с величайшим писателем всех времён и народов Михаилом Александровичем Шолоховым, съездить к нему в станицу Вёшенская. И никто не сможет поговорить с гениальным художником Сальвадором Дали, посетить его замок в Испании. Но люди исключительной творческой одарённости и сейчас живут среди нас. Один из них — это мой румынский (молдавский) собеседник, видеозапись и стенограмма интервью с которым приводятся далее.

Вот, первый по Казахстану.

Ну, Казахстан — это огромная страна, конечно. Было бы здорово, если её можно было бы изучить так основательно. Потому что знакомство с Казахстаном происходило в советское время, когда происходили дни музыки. Это была очень хорошая практика. Кстати, и не мешало бы её и сегодня продолжить. Не знаю, что мешает. Я думаю, что просто желание заниматься этим делом. Потому что это довольно хлопотное дело — организовать музыкантов, исполнителей. Перевозить их, особенно сейчас все считают, сколько будет стоить. Хотя забывается об одном, что культура не измеряется деньгами. Культура не даёт доход. С культурой нужно иначе жить. В культуру надо вкладывать. И начиная уже, вот, с зарождения человека и вкладывать деньги, а не ждать, чтобы он давал доходы. Поэтому… Потом была очень хорошая тоже такая-то группа, которая организовала какие-то поездки по Китаю. Помню, было прекрасно. Я уже не помню этих людей. Потому что время проходит, и оно имеет такое дурацкое свойство закрывать своей ширмой какую-то информацию и забывается. Вот. Но было очень… Писать музыку для фильмов мне не приходилось в Казахстане. Я писал в Киргизии, вот, по Айтматову…

Но у Айтматова много…

Как раз герой, герой, который был Данияром!

Казахских сюжетов у него тоже много.

Вот, поэтому там я изучал. Но я понял, что там много, особенно в Восточном (Западном — Д.Н.) Китае, который граничит с Киргизией, там много, много общего. Потому что, естественно, много веков вместе жили. Поэтому и Айтматов, я думаю, что прекрасно знал и казахскую культуру. Вообще, он большой мастер проникновения в жизнь народа, среди которого он жил, который его породил, по сути дела. Поэтому, вот, всё, что связано… Потому что и особенно всё. Потому что Алма-Ату я знал. Очень красивый город! Кстати, я помню ещё и принимал нас тогда первый секретарь Казахстана. Как же его?

Кунаев?

Кунаев, да. Так что, был знаком с ним. Был в его прекрасной резиденции. Вот. А с нынешним, который был до недавнего времени президентом, я был знаком по Верховному Совету СССР. Всегда он представлял очень интересные раскладки экономического характера на заседаниях в Верховном Совете. Так что, я был очень рад, когда стал, Назарбаев стал президентом Казахстана и довольно долго руководил этой страной. Потому что другие республики  как-то так всё время переменялись и переменивались эти руководители. А здесь был очень, очень опытный и, и, я бы сказал, что он патриот большой Казахстана. Он много сделал для развития страны. Я не знаю деталей, потому что, наверняка, у любой вещи есть обратная сторона и в зависимости, кто куда смотрит. Я смотрю всегда и стараюсь всегда смотреть в лицо любой вещи и событиям, людям и тогда. А там что? Там делается… Поэтому у меня очень хорошее впечатление о Назарбаеве, вообще о Казахстане, как он развивается. Потому что в такой сложной ситуации, в которой оказался Казахстан, когда туда ссылали сотни тысяч людей. И я знаю, особенно во время этих хрущёвских периодов, когда там освоение целинных земель. Хотя, чем эти земли, с моей точки зрения, чем они виноваты были? Вот и пусть бы там паслись стада. Понимаете, пусть Европа растит хлеб, а там пусть бы растили мясо. Это такой спорный вопрос! Ну, жалко. Потому что я уже видел эту ковыль, когда посетил близ Караганды это место, где ссылали и где, по сути дела, уничтожали людей. Это страшно, это страшно! И у меня один эпизод просто остался непонятным, когда мы выехали с группой из Караганды и направлялись к этому месту, к этим захоронениям. Там эта степь до сих пор так она и осталась. И я думаю, что это очень правильно. Потому что, чтобы у людей было более живое представление, куда, куда их отвозили. И откуда уже невозможно было вернуться, естественно. Вот. И была солнечная, красивая погода в Караганде. Как подошли туда, сразу всё затмило. Пошла какая-то холодная волна воздуха. Стал моросить дождь. Это же ужас какой-то! Как будто природа плакала над этими жертвами. Ужасно! Надо же. Только отъехали немножко после этого — опять попали в хорошую солнечную погоду. Вот, природа, конечно, она вот живёт своей жизнью, которую мы не всегда понимаем или не всегда хотим понимать, или подстраиваться под законы природы. Потому что какие там законы могли быть, когда этих невинных людей там сваливали и оставляли на погибель?! Это ужасно! Там много очень моих земляков, наших сограждан, которых ни за что туда отвезли. И я знаю много людей, которые рассказывали про эти и уцелели каким-то чудом. Поэтому всё… Казахстан как-то — страна, которая имеет такие прекрасные страницы. Я думаю, что страницы истории. Я думаю, что это можно было бы вывести на первую полосу. А вот эти мрачные дела, которые проводили другие совсем, не казахи. Конечно, они затмевают. Жалко, вот. Как это облако чёрное, которое на нас напало. Я могу сказать, что, вот, те люди, которые, вот, буквально, вот, когда было тысячелетие Киева (1500-летие Киева праздновалось в 1982 году — Д.Н.), много лет тому назад праздновали. И, вот, я как-то захожу к министру культуры Украины и ему нравилась моя музыка. Олененко был такой прекрасный актёр, и он был министром в одну пору, министром культуры Украины. Он меня пригласил. Я зашёл: “Ну, как ты? Па-па-па. Ты участвуешь в конкурсе к тысячелетию…“

Крещения…

Крещения. Не крещения, а Киевской Руси.

А Киевской Руси…

Вот. Я такой: “Да не! — я говорю. — Тогда и сроки уже прошли. Какой я украинец? Какое я имею к этому?” “Не, не! Ты обязательно пришли мне это. Напиши что-нибудь и пришли“. Ну, что я и сделал, хотя сроки уже прошли. И, вот, я сижу здесь, вот, на террасе. Другая терраса была, потому что дом уже столько раз перестраивался. И что-то делаю. Мне надо всё время что-то делать, всё время что-то мастерить. По сути дела, больше ломать. И слышу из кухни (здесь была кухня с этой стороны) какие-то звуки. Думаю. Захожу, там жена что-то делает на кухне. Включён телевизор. Кто же это так под меня так работает так  здорово? Начинаю прислушиваться. Подхожу. Смотрю там на экране целый ряд бандур, какой-то женский ансамбль красиво одетый и какой-то очкарик поёт. Я прислушиваюсь. Смотрю: надо же, ещё и очкарик какой-то поёт. А поёт красиво там, это. И очень, очень близко к моей музыке. Думаю: что за фигня такая? Кто так здорово? Потом, оказывается, это моя песня, которую я передал тогда министру культуры Олененко.

Здорово!

Она была премирована. Ей, правда, не дали первое место, дали второе. Но на юбилейном концерте, посвящённом этой знаменательной дате, именно мою песню пели. И пел кто её? Алибек Днишев, казах (сам А.М. Днишев в коротком сообщении мне 27 апреля 2024 года заявил, что никогда не исполнял песни Е.Д. Дога — Д.Н.). Поэтому… Думаю: “Надо же, вот этот очкарик…” Я так никогда с ним в жизни и не знакомился. Но он прекрасно пел, и я даже думал когда-нибудь, может быть, пригласить его… Но так и не случилось. Это необязательно. Слава богу, что он спел. Спел прекрасно! Поэтому такая вот… Вот этот очкарик — прекраснейший певец! И, вообще, посвящённый такой знаменательной дате Украины. Стихи Владимира Лазарева, который в Москве. Музыка молдавского композитора. Поёт казах. Такая вот международная такая группа. Вот такая вот связь с Казахстаном.

А вот, Евгений Дмитриевич, а вот вкратце скажите: как, по вашему мнению, вот, крупные жанры — опера, балет, симфония — есть у них будущее? Или это уже отмирающий вид?

Вы знаете, я никогда не ставлю в вину жанры. Жанры ни при чём тут абсолютно! Не имеет значения в каком жанре. Имеет значение, насколько качественно написана та или другая работа. А то, что это опера… Есть сколько угодно бездарных опер и симфоний. И есть сколько угодно великолепных симфоний и, и крупных сочинений в крупных жанрах. Я сам по себе, я не беру на себя надеваю мантию великую. Абсолютно! Я обыкновенный компо… — не знаю даже! — писатель музыкальный. Но я знаю, что можно в любых жанрах можно писать хорошую, качественную музыку. Так же, как и литературу, и что угодно. Поэтому да, наверно, в какой-то степени есть в этом правда. Потому что каждая эпоха выдвигает свои требования, и сказать, что “да, да! Только симфонии надо писать или, там, только оперы” — это тоже глупо было бы. Потому что время нам показало, что совсем не так. Каждое время что-то… Вначале не было симфоний. Просто были какие-то сюиты. Потом появились… Эти сюиты усложнились по тематике. Они стали симфониями. Были какие-то спектакли, какие-то не оперетты. Какие-то музыкальные спектакли, которые, может быть, называли операми. Но она постепенно насытилась. В девятнадцатом веке достигла своего апогея и опера, и симфония. Но появились оперетты. Потому что опера где-то, на каких-то участках она уже слишком загружала…

 Тяжеловесная…

Нагружала. Слишком много значимости. А человеку хочется иногда и походить в шортах, не только во фраке. Поэтому появились оперетты. И это уже, так сказать, где-то уже надоело. Появились мюзиклы. И это сейчас уже надоедает. Уже вот здесь! Сейчас уже этих мюзиклов уже настолько расплодилось. Потому что очень много дельцов к этому пришли и на этом зарабатывают большие деньги. Потому что слово “мюзикл” — это ого как! А там столько всякой дребедени! Поэтому, ведь, не было же ни в восемнадцатом, ни в девятнадцатом веке мюзикла. Появились… И я думаю, что скоро чего-то появится. Может быть, уже появилось что-то ещё новое. Я, вот, никак не могу… Я долго работаю над… Я думал, будет “Диалоги любви“, будут. Опера… Потом понял, что мои герои не хотят в эти жанры втиснуться. Это не для них. Они хотят что-то для них придумывать что-то другое. Но я ничего не придумал ещё.  И не знаю: придумаю ли я? Может быть, кто-то другой придумает какой-то другой жанр, другую форму. Потому что, знаете, каждое время… Это не просто так: захотел, вот, и сидит — опера! Я знаю сколько угодно! Он пишет оперу. А зачем ты её пишешь? Ты, ты чувствуешь в ней необходимость? Именно оперу. Почему именно оперу? Напиши что-то, что-то, что скажет новое слово. А просто сделать очередную поделку… Это очень просто делается! Когда знаешь: это ария. Да и пиши. И смотри. Поёт, поёт уже вот здесь вот! Нет, я чувствую, что нужно что-то. Но, вот, это “что-то” ещё не появилось. Наверняка, появится. Я уверен, потому что время оно… Самый большой творец — это время. И всякие попытки навязать времени свои какие-то прихоти — это глупо. Потому что мы производные от времени, а не время от нас. Знаете, путается голова и ноги.

Потом, Евгений Дмитриевич, вот последний вопрос: если взять Голливуд, то, бесспорно, Голливуд является сейчас самой ведущей, так сказать, фабрикой кино в мире. Но голливудская музыка: вы ею довольны или это какая-то конъюнктурная музыка своих блатных, так сказать, грубо говоря, композиторов?

Да нет! Не думаю, что это… Во-первых, я не очень знаком. В Голливуде не был и очень жалко, что меня не приглашают. Потому что меня не всё устраивает, что там я слышу. И я то, что я писал… Я люблю этот жанр. Я… По всей вероятности, если у меня более двухсот фильмов, к которым я писал музыку, мне дают право на то, чтобы я имел своё мнение. Не всё там просто. Там возможность есть огромная! Если бы нашу музыку… Наших беру, потому что много композиторов, моих коллег, которые живут в постсоветском пространстве. Есть блестящие композиторы! Но у нас другая техника, другие фильмы, другие режиссёры. Там режиссёры, во-первых, высочайшей пробы! Там так просто так не вложат деньги кто-то так, чтобы снять какую-то белиберду. Поэтому там возможности другие. Я так смотрю: если бы то, что, вот, у нас пишется было озвучено в этих студиях… Фу, как бы оно зазвучало! Да более того, ещё если бы это подавалось, как это они делают. Моментально тоже пошли диски, пошли видео, пошла огромная реклама. Там огромнейшие деньги вкладываются в рекламу!

И качество съёмки…

Кто у нас это делает? У нас это не делают. Потому что, считают, вот, чтобы выкачать деньги. Это глупо! Потому что к тебе попали деньги. Надо вложить, но нельзя считать, вот, что ты хочешь взять помидор. Вот, смотрите, вот здесь помидоры. Что они так вырастут без того, чтобы положить туда семя, семена. Надо вложить, а мы не очень любим вкладывать. Хотим сразу брать урожай. Аха, фигушки! Поэтому мы говорим о Голливуде, как о явлении совсем другого качества. Не потому что там какие-то особые люди. Они такие же люди, как и мы все. Потому что мы тоже дышим…

И там много выходцев из бывшего Союза.

Мы тоже заканчиваем консерватории. Всё в полном порядке по этой части. У них условия. Они выкачивают из творца максимально сколько можно! А у нас так один… У меня сколько угодно! Вот, я написал “Марию, Мирабелу” более тридцати лет тому назад (этот детский фильм вышел на экраны в 1981 году — Д.Н.). И что? А как более тридцати?! Охо! Более пятидесяти лет тому назад. Я сам даже удивляюсь, сколько времени прошло! И что меня пригласили дальше писать? До сих пор что-то подобное на этом уровне не сделано. А жалко! Если бы меня вот, вот также взяли и выкачали? Я не говорю, что там я бог весть какой. Но я чувствую, что я мог бы ещё что-то сделать. Но это так, один раз. Сколько угодно таких! Я называю эти отношения — “салфеточные“. Вот один раз так использовали, как салфетку. Вытерли себе губы и выбросили. А напрасно, напрасно! Можно было бы, если что-то почувствовали, вытащить из этого человека всё. И это было бы не только для творчества здорово, но и для самого художника это было бы здорово. Он востребованный. И чем больше он востребован, у него больше вот этого огня внутри, который называется “вдохновением“. Я знаю, хотя никто не знает, что такое “вдохновение” и где оно начинается и из чего оно состоит. Вот, поэтому у меня сколько угодно таких есть прекрасных режиссёров. Кого-то называли, но я не хочу сейчас называть имена. Потому что каждый живёт своей жизнью, и кого-то винить или упрекать, или на кого-то там ссылаться… Я не думаю, что это правильный метод. Все хороши в своём качестве. Поэтому жалко, что, вот, дальше не продолжалось такое. Одного испробовали. Так, потом не понравилось. Пошёл дальше кого-то взял. Складываются группы. Вот, я с Эмилем Лотяну… Сколько он жил, царствие ему небесное, мы работали вместе. Мы с Самсоновым работали вместе, у нас прекрасно много картин. Другого качества Панин, который… У нас тоже много картин. Начали с Говорухиным две картины, но, вот, потом смерть его как-то настигла. Понимаете, много, много интересных было, но и другие вещи были сожалительные. Вот, скажем, “По Муромской дороге” (имеется в виду художественный фильм “На Муромской дорожке”, 1993 — Д.Н.) — великолепно, где происходит часть событий в Китае. Мне, мне пришлось даже изучать китайскую музыку и написать в этом стиле. Для меня интересно. Вообще, для композитора интересно всё время что-то новое. Вот, например, я когда ездил по Латинской Америке не просто так. Знакомился с этими людьми, с этими странами. Не, не! В Центральную Америку или Южную, там, я знаю Бразилию, Аргентину. Но я написал балет “Венансия“, который на латиноамериканском материале и я его часто исполняю в своих концертах. Жалко, что никто не хочет ставить. Вообще, у нас не очень-то любят новые вещи ставить. Я не знаю, где они ставят? Если ставят, так это какую-то очень порнографию. К великому сожалению, какой-то, не знаю, сексуальный голод или в чём дело? Я не знаю, чем объяснить вот такое поголовное увлечение сексом. Ах, какие сексуальные! Да я не понимаю эти вещи.

Хе-хе!

И не потому, что мне много лет.  А я просто никогда не понимал эти вещи. Это такое личное, такое затаённое дело! Разве можно его выставлять на сцене и всё прочее?! Вот. Поэтому чаще всего “Лебединое озеро” — уже вот так уже! Это уже, наверное, шлягерный спектакль. Там “Щелкунчик” и эта самая “Весёлая вдова“. Думаю: “Когда же эта вдова уже, всё-таки, выйдет замуж?” Потому что нельзя столько быть вдовой и столько веселиться. Поэтому, хотя хорошо, что эти спектакли идут, но есть и другие спектакли у того же Чайковского, в конце концов, если мы уже задели его произведения. И есть масса произведений, которые написали современные авторы. Я уже не говорю про свои балеты. Один у меня только ставят. А где уже, я упоминал, эта “Венансия” на латиноамериканском материале? Динамичная, современная музыка. Нет, это не идёт. Потому что… Почему? Опять-таки то, что мы говорили про фильмы. Потому что надо вкладывать деньги. А зачем вкладывать, платить автору, когда можно взять “Щелкунчика” и не надо ничего платить. Щёлкать эти орешки. Сколько можно этих орешков? Что у нас… Понимаете, много вопросов такого характера, которые, к великому сожалению, по большей части сводятся к денежным и, в основном, к денежным, которые идут в карманы. Не те которые входят туда в развитие культуры, в сценическое развитие. Это не просто спектакль очередной. Это возможность появиться новым прекрасным балерунам, новым прекрасным певцам, новым зрителям, которые придут с интересом на спектакли которых они не видели и — охо! — новая постановка! А, “Щелкунчик“. Я это уже слышал. Может, даже даже не видел, но когда видет постоянно, что это в афише, конечно, ему уже это претит. Он вряд ли придет. Есть какие-то психологические факторы, не только какие-то моральные, а и психологические факторы, которые влияют. Но это вряд ли кого-то интересует из тех, которые занимаются программами театров, программами в государстве. И потом ещё одна вещь, которую я ещё помню в Верховном Совете СССР (я был зампредседателя комитета по культуре) и мне часто приходилось выступать и по проблемам культуры, что есть ещё вещи которые… Вот, уплыла мысль, зараза! Значит, что нужно, нужно во главу программ государственных культуру ставить на одно из ведущих мест или, как называют сейчас, приоритетное направление развития государственной политики. Вот, я не видел и не вижу, чтобы и сегодня во главу угла ставили развитие культуры. Она должна, должна развиваться, как приоритетное направление, как индустрии. Как я знаю, как сельское хозяйство, как образование, которое тоже очень где-то не совсем на первых рядах. Почему? Потому что культурный руководитель — он и руководить будет  культурно. Культурный руководитель будет заботиться о моральном облике своих граждан. Вряд ли культурный человек будет там плохую продукцию производить или, я знаю, позволить себе какие-то антиобщественные вещи. Ведь, даже если проанализировать в последнее время с высшим образованием проблемы, потому что качество не то и… Но чем образованнее общество, тем меньше отклонений от…, тем меньше вот этих хулиганов там и всё прочее. Естественно, мораль другая. Вот, поэтому надо, на мой взгляд, всё-таки просвещать общество и просвещать не просто так: закончил или, как говорят, прошёл курсы там или прошёл школу. Не проходить надо, а надо входить в знания этой школы, входить в знания этой профессии, которую ты выбрал в университете. А не просто получить дипломчик. И чаще всего, особенно у тех, у которых много денег. Они даже не знают, где их кафедра. Понимаете, это ужасно! Собственно, много проблем, которые я всё время… У меня много… Я сейчас, вот, как раз редактирую сам сейчас, прохожу сам не знаю какой раз книгу, которая… У меня есть ещё слабинка писать книги. Вот, уже какой раз, что это должно взять на себя государство. А то говорят: “Вот, там общество“. Общество что это? Общество — это материал, но нельзя зайти в магазин, взять материалы и говорить: “Это мой костюм“. Нет, надо его ещё отнести к портному, да ещё хорошому портному! Этот портной сделает из этого материала. У нас народ. Это тоже материал. Простите за такое не совсем удачное сравнение с тканью, но это да. И этот народ тоже нужно просветить, чтобы он жил жизнью общества, а не просто кто куда: лебедь, щука и рак. Это очень, очень важные вопросы. И почему-то страна как-то отошла от этих проблем.

Жалко! Вот свобода, вот демократия. Ничего подобного, друзья! Свобода — это ещё обязанность огромная. Это долг, и притом его ещё нужно оплатить. И не лишь бы так оплатить. Оплатить качественную продукцию, да ещё с процентами, как принято говорить. Потому что тебе даётся в руки  от природы, от бога тебя дается дар. Верни его, этот дар, с процентами. Ты являешься гражданином этой страны. Внеси в эту страну то, что она в тебя вложила. А если она не вложила в тебя — и возвращать нечего. Поэтому так много народу, который к государству относится так просто, лишь бы. Позволяет себе что угодно. И чаще всего это и происходит мимо. Я не понимаю такую свободу. Свобода — это обязанность. Представляете реку, особенно огромные эти сибирские реки?

Композитор очень талантливый! С Нино Ротой я знаком был лично. Царство небесное ему. Морриконе я смотрел концерты по телевизору. Я не встречался с ним. Прекрасный композитор! Просто я уже говорил про это. У них и условия другие. А то, что они… Не знаю. Просто есть масса других талантливых композиторов, которых не знают в силу других условий в которых они живут. Поэтому приписывать им какие-то сверхъестественные, там, какие-то качества — вряд ли это будет справедливо. Просто они очень хорошо поданы. Они очень хорошо в своих картинах, в которых там писали музыку. Этим отличаются.

А вот расскажите поподробнее про Нино Рота? Вот, какие были ваши впечатления, раз вы с ним лично общались?

Ну, что? Он очень скромный, очень скромный человек. Низенький, такой в себе больше, такой очень тихий. Прекрасный очень, мелодист, конечно, блестящий! И это его характеризует, как прекрасного композитора. Потому что для меня мелодия — это, это музыка. Всё, что вне мелодии, это (не знаю, как это назвать) дизайн музыкальный. Вот. Поэтому у Нино Рота великолепные мелодии. Так же, как и у Морриконе. Оба — итальянцы, которые, естественно, продолжали развивать гены, заложенные их предками итальянцами, которые исключительно музыкальны. Поэтому какие-то особые качества. Это качество народа, который их породил. Я думаю, что такие, такие композиторы не являются исключением или чем-то особенным. Они являются продуктами своей земли, которые на голливудской почве смогли полностью, так сказать, развиться, проявиться в этих условиях. И благодаря им. Потому что развился какой-то стиль. По сути дела, стиль такой широты. Потому что много очень картин такого, не знаю,  масштабностью где-то. Вот эта масштабность у них прекрасно это проявляется благодаря именно вот тем генетическим корням, на мой взгляд, которые заложены в их итальянских корнях. Я знаю, так же, как… Да много и в Европе есть прекрасных композиторов, которых, я знаю, можно прославить. Но Европа не обладает такой…

Ресурсами…

Гигантской финансовой возможностью, чтобы показать своих не только композиторов своих, а вообще своих…

А музыка к Джеймсу Бонду вам нравится? Вообще, там же много хороших песен, мелодий или не очень вам нравится?

Я не очень знаю и не интересуюсь особенно. А что в советских фильмах мало интересных мелодий? Нет. Просто я говорю — это прокат, реклама, подача. Вот, там, вкладываются огромные деньги.

Качество записи…

То, о чём мы всё время говорим. Почему это всё сводится к деньгам. Собственно, это у них — это естественное явление, а у нас: не дай бог, там, вложить! Они говорят, что я не знаю, я не бухгалтер, говорят, что до восьмидесяти процентов средств вкладывают в рекламу. Кто у нас рекламу вкладывает восемьдесят процентов? Поэтому это прекрасно, если там — охо-хо! — как записывают здорово! У нас сейчас предпочитают на синтезаторе кто-то, который, может быть, даже нот не знает, сидит: тык, тык, тык! А там прекрасные звуки сделали японцы в этих синтезаторах. Великолепно! Их там не надо особенно, там, трудить особенно себя, чтобы что-то… Просто сами звуки: жи-жи-жи. А сейчас вообще с этим жи-жи-жи — это катастрофа! Берут какую-то попевку, не попевку даже, а какие-то “жи-жи-жи!” Часами на телевидении, часами в фильмах. Вот, какой-то звук тянут. Это называется музыка. Ну, братцы! Ну что это такое?! Это просто профанация настолько, которая идёт, к сожалению, к оболваниванию слушателя. Уже даёшь нормальную музыку, а они уже не воспринимают. Естественно! Потому что это своеобразный Маугли появляется.

А вот если взять крупных советских мастеров киномузыки таких, как Тихон Хренников, Георгий Свиридов. Вот, какие ваши воспоминания о них, впечатления?

Ну, что впечатления? Прекрасные композиторы. Был рядом с ними. Свиридов не занимался этим воспитанием, а Хренников был прекрасным ещё и организатором. Потому что, будучи председателем Союза, многих очень, в том числе и мне, он очень во многом помогал. Помню. Так что, не только он, и Хачатурян, который был тогда тоже в руководстве Союза композиторов. Много хороших композиторов-классиков было. Вот, современных классиков. Но рядом с ними были и другие прекрасные композиторы. Тот же Артемьев, который великолепный композитор…

Электронная музыка…

И с хорошей школой. Вот, песенник, который Шаинский, который, по сути дела, создал детскую классику. Это же великолепный композитор! Много интересных. А что он звучит так, как эти в Голливуде?

Ааа… Понятно.

Где в Голливуде какой-нибудь композитор, который создал целую эпоху? А этот сделал целую эпоху. Или Дунаевский, который сделал целую эпоху киномузыки, но он не в Голливуде. Понимаете? Поэтому часто путают качество и географию. Не, друзья, не совсем так. Здесь есть очень много замечательных образцов и музыки, и замечательных людей, которые были создателями этой музыки. Там Голливуд, конечно. Да, там это здорово. Но там просто подача другая. Как говорят про хозяек: есть хозяйка, которая умеет готовить, но есть, которые прекрасно умеют подавать. Это очень важно! Потому что готовить — это одно, а подавать — это другое. Сколько угодно есть. Люди, которые не ахти какие они по качеству. Но выходят все при бабочке, намарафетятся и надушаться, что прям: ах, ты! А раздеть его —  там ничего нет. А король голый!

Евгений Дмитриевич! Вот, вы скорее всего по вашему профессиональному кредо, по мироощущению — вы западный композитор. А как вы относитесь к пентатонике, к восточной музыке? Вы что-то у неё черпаете?

Я вам говорил, что я писал в китайском стиле. Я думаю, что если бы мне представилась возможность, я бы с удовольствием и дальше что-то делал. Мне очень нравилось и очень хорошая музыка, кстати! Потому что, это, любые новые задачи… Вообще: чем интересна вот, скажем, работа в кино? Тем, что каждый раз новые задачи ставятся. Новые задачи, значит, надо искать новые средства. Теми же средствами, я не знаю, я не пользуюсь теми же средствами. Возьмите любую картину, которую я написал: они совсем, абсолютно все, абсолютно разные. Потому что есть которые всё время шлёпают, простите за слово. Я этого не делал. И не только в киномузыке, а и во всех остальных произведениях я стараюсь чем-то, если есть что-то сказать, я пишу. Если нечего сказать, я не делаю этого. Вот, скажем, струнный квартет. У меня их шесть. И я когда-то зарёкся, что один квартет в десять лет. Знаю сколько угодно: двадцать квартетов. Ну, не знаю. Надо… Есть процесс накопления. Если процесс этот не привел к какому-то качественному накоплению, не надо насиловать жанры, не надо насиловать музыку. Надо, чтобы дойти до такой степени накопления, когда уже надо это выдать. То, что делает, кстати, природа. Почему эти вулканы? Они там, где-то там эта энергия накапливается. Она потом — бух! — и выбухла. Творец — это такой же вулкан. Живёт по тем же принципам. У него внутри там накапливается эта энергия, потом выбухает.

Я, Евгений Дмитриевич, знаете, что имел в виду?

Правда, иногда бабахает.

Вот, вы один из крупнейших мелодистов современности. Но если взять восточную музыку, пентатонику, там, во-первых, нету таких запоминающихся мелодий. А, во-вторых, там крупного жанра тоже нет. Вот, вы это считаете недостатком?

В моём творчестве?

Нет, в пентатонике, в восточной музыке.

Ооо, то-то! Почему? В восточной музыке — это очень, я думаю, что очень примитивное отношение многих теоретиков, что пентатоника… Пентатоника — это одна из форм музыкального звукоряда. Это, вряд ли, это справедливо. Те, которые знакомятся, так я уже говорил о китайской музыке. Там есть и нормальная диатоника, всё идет. Пентатоника — это одна из форм звукоряда. Почему? Есть и пентатоника, есть и сколько угодно. Можно на двух нотах построить. Вот, вот взять Бетховена. Вот, что это? Пентатоника или что это такое? Па-ба-ба-ба.

Две ноты взял. Даже аккорда нет, а вошёл в историю. И до сих пор это живёт. И, и любого спроси: та-да-да-да. Сразу скажет: “Это Бетховен“. Понимаете, значит… Опять-таки возвращаемся к тому, с чего мы начинали: форма. Не форма определяет, не жанр определяет, а качество, сколько энергии вложено в эти звуки. Будь-то пентатоника, будь-то диатоника, будь что угодно или там, я знаю, полутоновые есть и четвертьтоновые. Не сталкивался лично в своём творчестве и не вижу необходимости. Меня устраивает то, что есть этот звукоряд полутоновый. Дело в том, что сколько энергии. Вот, мы часто забываем. Вот, есть. Сколько угодно можно привести примеры. Есть прекрасные мелодии, а вот не двигают, не затрагивают душу. Вот, чем многие вещи даже из своей музыки я никак не пойму: почему они, вот, вдруг крутятся на всём земном шаре? Почему? Я никак не пойму. Потому что, я говорю, у меня есть другая музыка, более красивая. Нет, вот именно эта. Значит, что-то есть то, чего мы не видим. То, что мы не способны осязать, а только способны только чувствовать.

А вот…

Это чувство, кстати, я очень, очень к этим отношусь пристрастно. Потому что есть прекрасные, вот, дирижеры. Машут прекрасно. Есть прекрасные певцы, которые с прекрасными голосами. А не трогают. Есть много прекрасных дам, которые удивительно красивые. А они не трогают, никого не интересуют. Понимаете, вот, есть что-то скрытое природой, которое не поддается расшифровке. И я не думаю, что это когда-нибудь поддастся расшифровке. И не надо, вообще, ковыряться! Надо воспринимать так, как оно есть. Потому что если начнут ковыряться, это, во-первых, это глупо. Потому что это им всё равно не удастся разгадать это. Потому что, если бы кто-то  это разгадал, писал бы все гениальные вещи, но этого не происходит.

А как вы относитесь к таким противоположностям? Вот, допустим был Вагнер, который это такой великий драматург был и был Бизе — великий мелодист. Вот, кому вы отдаёте предпочтение?

Не, ну каждый в своём. Я не думаю, что… Вообще, в искусстве я должен сказать  и вам тоже. Вы прекрасно понимаете, наверное. Я не сомневаюсь. В искусстве нельзя заниматься шкалой,  лестницей. Этот на первой лестнице, этот на второй. Неправильно! У каждого — это радуга, это белый свет. Вот, что такое белый свет? Не совсем правильно. Это не белый свет. Там все цвета радуги. Разложить её через призму и получите именно вот эту радугу. Поэтому, как может себе представить радугу без какого-то цвета?! Поэтому Вагнер — это одно, а Бизе — это совсем другое. И каждый абсолютно на своём месте. И неправильно. Я знаю. Я прошёл две консерватории. Я знаю, как это позволяли себе музыковеды: “Ну это, знаете, это самое значительное!” Всё это откуда? Что есть талантометр, что ли? Нет, ещё не придумали люди такого талантометра.

Ну, вот, допустим, если взять Фридриха Ницше или Петра Ильича Чайковского. Они же не любили музыку Вагнера.

Кто, кто, кто?

Ницше. Философ Ницше.

Да что вы?! Чайковский и Сен-Санса не любил. Это не значит, что Сен-Санс плохой композитор. Это — великолепный композитор! И поэтому мало, что они не любят. Не потому, что он считал там, чего-то там он там как-то непрофессионально пишет. А про Чайковского? А что? Разве про Чайковского не говорили? Когда его первый концерт для скрипки был в Италии, премьера была и в Италии. На следующий день в прессе было: “До сих пор существовали понятия, что есть предметы вонючие. Господин Чайковский своим первым концертом доказал, что существует вонючая музыка“. Это — гениальная вещь! Поэтому мало ли что кто-то говорит?

Но, вот, лично я присоединяюсь к такому мнению, что Вагнер был гениальный мастер оркестровки. Например, его увертюра к “Тангейзеру” — это настолько сложная, потрясающая вещь, что…

А что, разве Прокофьев был плохой? Я не знаю, что отличает оркестровки Вагнера или, скажем, Глазунова? Это страшно плотно! Видите, как сразу два таких абсолютно разных композиторов —  Вагнер и Глазунов. Это качество, которое не всегда, кстати, оправдано. Потому что, если там у Вагнера там десятки этих составов духовых и там просто какие-то баснословные, баснословных размеров оркестры. Вряд ли это оправданно сегодня. Кто сейчас, вот, позволит себе (опять-таки возвращаемся к этим деньгам) вложить деньги в 150 оркестрантов? Зачем? Когда можно ту же музыку исполнить с 60 музыкантами. Будет то же самое, кстати. А, может быть, даже лучше. Это, это характер самого композитора. Я сам знаю по себе. Опять-таки, возьмём тот же вальс из “Ласкового зверя” (самое знаменитое произведение Евгения Доги. Оно было написано для кинофильма “Мой ласковый и нежный зверь”, 1978 — Д.Н.), потому что какой другой пример я могу привести, чтобы было понятно? Мне некогда было писать больше, чем я бы успел. Вот, смотришь в партитуры: там почти голые страницы. Очень мало звуков. И слава богу! Там нет этих медных, нет ударных больших. Там всё очень просто. И в этом вся заслуга. Если бы я, у меня возможность была бы времени побольше — я бы, наверняка бы, испортил эту музыку. Потому что начинаешь что-то улучшать, добавлять инструменты, что сейчас делают помимо меня, не спрашивая. Добавляя “ун-ца-ца-ун-ца-ца“. Да нет этого, друзья! Нет там “ун-ца-ца“. Прямо совсем, совсем другая музыка. Очень простая. Кстати, у Моцарта, Моцарта…

А чего нету? Простите, я не расслышал.

У Моцарта так прозрачно всё. У Шопена так всё прозрачно. У того же Листа так всё прозрачно. Всё здорово звучит! Значит, не в этом, что… Просто характер у Вагнера был, может быть, такой массивный! Может быть, поэтому его так любил Адольф Иванович? Потому что тот любил мощь. Не всегда. Нужна и мощь. Для этого существуют атлеты, но есть и балерины, которые лёгкие. Всё имеет свое право на существование. Потом, когда начинает (возвращаюсь к этой лестнице) и ставить на шкалу выше-ниже. Это неправильно.

Хорошо, спасибо.

Хоть что-то скажите.

Чингиз Айтматов — это великий художник и, слава богу, что я имел возможность его лично знать. Мы никогда не работали вместе, но я зато по его произведению, по “Джамиле“, писал музыку, которая мне доставила огромное удовольствие. Потому что такие вещи я бы никогда не знал. Я, благодаря этому сотрудничеству, снимала немецкая группа. Благодаря этому сотрудничеству, я встречался с народными музыкантами в Киргизии и которых мы использовали, как исполнителей. Была интересная работа. Я побывал в горах, на Иссык-Куле был. А в горах мне просто удивительно интересно было, потому что разные времена года приходилось видеть.

Это в каком году было? В шестидесятых?

Нет. Где-то, наверное, в две тысячи… Нет. В 1994-1995, где-то так. Уже после…

Распада…

Падения. Вот, мне особенно нравилось — это ежевика. Потому что я здесь её люблю. А там какая-то другая, горная, дикая ежевика. Это было прекрасно! Эта вода в этих арыках…

Чистейшая…

Удивительно чистая, вкусная. Потрясающе! Вот, такие очень добрые, очень добрые впечатления. Эти музыканты. Какие они! Даже трудно подобрать какие-то слова сказать, чтобы для меня было открытие. Потому что восточные люди всегда для нас какое-то таинство, мало что знаем. И очень жалко! А они достойны, чтобы о них знали и об этих исполнителях. Эти инструменты, которые, кстати, очень иронизируют: “Одна палка — две струны“. На самом деле, можно и на одной струне. Паганини на одной струне покорял мир. Поэтому это всё то, о чём мы говорили, что не форма, а средство, а отношение энергетическое. Поэтому я очень, очень, очень добрые впечатления. Жалко, что как-то фильм мало был известен. Почему? Потому что эта фирма, которая снимала, они заплатили деньги и для того, чтобы показать его в России или в том же Казахстане или в Киргизии — надо заплатить. У нас же не любят платить. У нас всё на шару и всё вокруг моё! Так было принято. И так, к сожалению.

А про генерала Лебедя хоть что-то скажите. Это же тоже…

С Лебедем — это очень, это удивительно. Это было абсолютно два разных человека. Тот человек, который был в быту, совсем другой. Вот. И я, будучи у него в доме (Александр Лебедь был тогда губернатором Красноярского края — Д.Н.), конечно, я чувствовал себя абсолютно на равных. Потому что он был удивительно интересный, как человек. А то, что касается его предназначения и профессиональной его деятельности, это история пусть занимается этим делом. Потому что не ахти то, что было после него. Его воля, не его воля… Во всяком случае то, что эта армия воевала с моим народом это, конечно, меня не очень-то радует.

Понятно, хорошо.

Likes(1)Dislikes(0)