Георгий Ксандопуло: “Спроси что-нибудь полегче!”

Видный представитель греческой общины бывшего Советского Союза, доктор химических наук Г.И. Ксандопуло любезно согласился ответить на мои вопросы о его дружбе с одним из создателей советской атомной бомбы, трижды Героем Социалистического Труда академиком Я.Б. Зельдовичем. Георгий Иванович также поделился своими размышлениями об исторических судьбах греческой общины нашего региона и предоставил уникальную фотографию из своего архива, где он запечатлён рядом с Я.Б. Зельдовичем и дважды Героем Социалистического Труда, лауреатом Нобелевской премии по химии академиком Николаем Николаевичем Семёновым.

Беседа состоялась 11 апреля 2021 года. Ниже приводится её видеозапись и стенограмма.

Георгий Иванович! Расскажите, пожалуйста, про ваше знакомство, сотрудничество с великим учёным Яковом Борисовичем Зельдовичем.

О, это интересная история! Я в своё время написал докторскую диссертацию. И, ну, был там из Москвы у меня Новожилов такой, вот. Он взялся оппонировать эту работу. Ну, а работа была очень революционной и некоторые положения, которые провозглашал Яков Борисович Зельдович, они, значит, были подвергнуты сомнению и, это… Мда… И когда я приехал в Москву с уже готовой диссертацией, этот отказался оппонировать. Говорит: “Я же его ученик, слушай. Как я могу такую работу оппонировать?! Иди лучше прямо к нему“. А он там от химической физики, ну, там, может быть, метров двести его дом. И я злой прям такой на него, вот, что так отказал! И пошёл туда. А он мне сказал, говорит: “Имей в виду, — говорит, — если он… ты ему в течение десяти минут расскажешь существо дела… Потом если он отойдёт к окну и будет смотреть вдаль, убирайся!” (смеётся). Вот, такие дела.

Я пришёл, а он, как раз, там сидел в своей квартире этой и какого-то аспиранта там, это, допрашивал. Там доска у него в квартире там, в общем. Меня посадил в эту комнатку, где он спит. Дал мне “Плейбой“: “Всё, сиди, — говорит, — там. Подожди“. Ну, наступила моя очередь. Ну, я, как раз, хватило мне времени так примерно собраться, что я ему расскажу и так далее. И я всё существо работы сказал. Ну, сказал, что вот тут вот есть такие моменты, где, значит, у меня не сходится с тем, что вы говорили там и прочее. Да. И подарил ему книжку ещё свою по этой химии. Нет! Ещё тогда не было, по-моему. Так. Ну, короче говоря, я ему рассказал про это всё. Он никуда не, этот, не отходил. И так долго-долго со мной разговаривал. И я ему очень здорово понравился! Вот. И с этого момента у нас начались взаимодействия. Он приехал к нам в Алма-Ату, всё посмотрел.

Это в каком году вы познакомились?

Ой, спроси что-нибудь полегче! Где-нибудь в семидесятом, семьдесят седьмом.

Аха.

Где-то, вот, так. Вот. Ну, я его познакомил со всеми делами тут, это всё. Ему понравилось: я его, это, в гостиницу Совмина там устроил.

Аха.

Вот. И он когда захотел приезжать ко мне, он говорит: “Ты там закажи гостиницу именно ту!” (смеётся). Такой интересный человек. Мда. Ну, он меня включил в состав научного совета всесоюзного по горению и там прочие разные вещи были. И приезжал, приезжал. И в последний раз, когда я его видел, значит, он мне сказал: “Ты, — говорит, — это: я тебе позвоню, ты там закажешь ту“. И собирался приехать. Чего-то у него какой-то — слушай! — зуб выдёргивали и у него вырвался тромб, что ли? И он тут же скончался. И я только уехал оттуда. И пришлось возвращаться и хоронить. Вот, такие дела были.

А так, в принципе, у него здоровье было нормальное?

Нормальное, да. Он очень такой… Женщин любил!

Да, да.

Это всё было. Он меня этот — какое-то совещание было — идёт по лестнице и меня видит: “Тебя там одна, одна женщина интересуется. Вот. Не проиграй!” Или как там?

Аха.

Да. Я говорю: “Кто?” — “Чересчур хочешь. Это ты уж сам узнаешь!” В общем, вот так вот.

А, Георгий Иванович, вот, смотрите: в двадцатом веке произошёл такой революционный рост научных знаний. Поэтому быть специалистом во многих отраслях стало очень сложно! Но, тем не менее, такие люди, вот, как Яков Борисович или как американский математик Джон фон Нейман…

Да.

…они умудрялись успевать во многих отраслях знания. Как это им удавалось?

Вот, такой вопрос я ему и задал. Я когда был, он собирался в Грецию на совещание по космическим каким-то делам. Я говорю: “Яков Борисович, а как это понимать? Вы у нас горением, вы ещё…” — “Вот, — говорит, — там закажи. Я приду, тебе всё расскажу“. То, что он везде участвовал во всех делах там это. Ну, вот, такой он был. Ну, по всему видно, что я ему очень понравился. Во-первых, ну, я не мог. Я книжки, которые я написал, я там очень много раз вспоминал Зельдовича! И там есть такие фразы, что он после этого меня… Он очень честолюбивый был человек. Он после этого меня — я у него как сын стал. Понимаете? Очень близкий, близкий человек. И, вот, он со мной и по телефону разговаривал, и…

Так в чём секрет его такого универсализма? Он в чём был гениален? Умел всё схватывать быстро?

Ну, он… Во-первых, он — математик, физик-математик. Физик он такой это. И он, как раз про меня, но я-то не физик, а это… Вот. Он мне говорил, что “у тебя, — говорит, — хоть ты и не математик, но ты ловишь всё, что там может быть. В общем, есть какое-то понимание“. Вот, он так, вот, мне сказал в своё время. И хотел он у меня мои математические эти взяться, чтобы подправить. Ну, в общем, вот, такой. Тесное очень взаимодействие было! Он меня полюбил, вот. А я помню тогда, когда я дёрнулся от того оппонента, и пришёл. А я весь сопливый был: грипп или что было? Я зашёл и говорю: “Вы знаете, я боюсь это, вот, тут, вот“. А он: “Вот, это вот жена. Дай-ка, — говорит, — ему вот ту настойку, — говорит, — он быстро“. Она мне тут начала ухаживать за мной, дала мне что-то выпить. И эта настойка из Крыма, что-то. И точно: всё прошло. Обалдеть!

А, вот, Георгий Иванович, судя по вашим словам, его, вот, этот сильный математический дар он помог ему осваивать многие науки. Так?

Да. В общем-то, в науке как? Надо, в общем-то, понимать просто явление, чувствовать. Математически ты можешь описать, но ты можешь не всё описать. Но можешь понимать правильно. Понимаешь?

Да.

Так вот. Так что… Ну, а он вообще, конечно, очень много понимал. И, ну, рассказывал, как он там, когда разрабатывали атомную бомбу, там это. Есть, говорит, в закрытом они этом локальном каком-то селе или где-то. А их туда загородка была: никуда не пускали. А они нашли дырку в заборе и ходили в близлежащее село на — в этот — в клуб. Там кино посмотреть. Ну, и познакомились. Ну, он же любит: как это без женщин?! Вот. И его поймал… Эти, которые там за этим порядком следят. Говорят: “Вы зачем? Она, вот, так… У неё отец —  генерал старый“. — “Как жалко, — говорит, — она меня вдохновляла!” — “Не, ну, пусть вдохновляет” (смеётся). Важно, чтобы он тоже вдохновлялся. Он смеялся.

А расскажите, вот, Георгий Иванович. Вот, Яков Борисович Зельдович — он был интернационалистом? Он не был националистом, не был шовинистом?

Абсолютно, абсолютно! Он, тем более, узнал мою эту — как это? — мою автобиографию. Ну, она там сплошь же в пинках!

Да, да.

В тридцать седьмом году отца посадили, когда выслали из Краснодара сюда в Казахстан. А здесь, чтобы поступить в университет, было, были большие проблемы. Потому что у меня такой этот был, не пускали меня. И только Тажибаев — тогда этот профессор Тажибаев — он… Я пошел к нему, когда я уже всё… А получилось так, что я — ну, конечно! — сжульничал: ну, друг мой захотел в журналисты, а он из армии пришёл и не тянет. Да… И мы переклеили фотографию. Я пошёл за него литературу сдавать, хотя я эту литературу… Но самое главное — другое. Я открыл дверь и вижу: “Ёлки! Куда деваться-то? Назад, что ли?” Там стоит этот преподаватель, который Кольку знает как облупленного и меня: он у нас в табаксовхозе преподавал. Да. Ну, а что делать? Я ему в глаза нагло смотрю и говорю: “Потеряйко Николай Андреевич” (смеётся). И он мне поставил. Молча всё! Понял всё: “четвёрку” поставил. Получилось так, что Колька прошёл, а меня — хоть и отличные, хорошие результаты экзамена — меня вернули. Документы никак. И, вот, Колька меня силой затолкал к Тажибаеву, к ректору. Ну, как уж? Поскольку я попал туда, я там уже разошёлся: “Ай! Всё равно уже проиграно всё, не получится. Я скажу, что я думаю“.

А, Георгий Иванович, теперь такой вопрос. Великий греческий народ уже почти три тысячи лет не меняет свой алфавит уникальный…

Да, да, да!

…на котором созданы великие произведения. А почему турки, казахи, узбеки часто меняют свои алфавиты? Почему, вот, такая кутерьма? Зачем это надо? Ведь это же культурное наследие нарушается.

Ну, это ты мне такой вопрос не задавай. Я не знаю почему там, что. Турки, турки — это другое дело. Вот, они у греков много научились. Они же покорили греков: пришли из Азии и греки им дали место для проживания. И они там разошлись. Ну, они очень коварные! Потом греков выселили из Константинополя.

Ну, понятно, да. А, Георгий Иванович, ещё такой вопрос. А, вот, в руководстве Советского Союза, когда греки пострадали от депортации, были, было много армян, грузин. В принципе, это не чужие люди для греков. А почему они допустили такую депортацию?

Почему? Да партия решила, Сталин решил: “Надо, вот, это провести чистку!” А как тридцать седьмой год? Кто это заделал? Сталин! Для того, чтобы поднять эту силу НКВД. После этого голосовать все стали хорошо! Как скажут, так и поднимают руку.

Ну, Сталин же был грузин. Он неплохо знал греческий язык.

Это — нет! Он, он был прагматист. Ты что, вообще! Ему надо, вот, это решить, вот, это. Он и решил. Там и греков. Не только греков. И других тоже. И казахов тоже, многих всё-таки интернировали. Не то, что интернировали, согнали в тюрьмы да и всё!

А как вы оцениваете то, что один из ведущих греков бывшего Советского Союза — Гавриил Харитонович Попов — в советское время был очень таким…

Да!

…коммунистическим учёным-экономистом, а потом поменял свою точку зрения?

Ну, он же был этим мэром…

Москвы.

…Москвы. А потом что-то не знаю, что-то было. Мы с ним намечали встречу. Он хотел, чтобы я приехал. И как-то, в общем, у меня не включилось это. Но он ко мне хорошо относился.

Не, я имею в виду, ведь в советское время он был таким учёным-марксистом, а потом стал антикоммунистом. Вот, что: он лицемерил или что?

Спроси, что полегче! Я не знаю (смеётся).

Да? Хорошо. Всё, спасибо.

Академик Зельдович дал следующий отзыв на докторскую диссертацию Г.И. Ксандопуло на тему “Структура фронта пламени и ингибиро­вание процесса горения“, которую диссертант защитил в 1974 году:

“Представленная работа является крупным этапом в развитии теории горения. Проведено тщательное и детальное исследование распределения во фронте пламени температу­ры, концентрации реагентов, продуктов реакции, активных центров и ингибиторов. Это исследование позволило автору сделать принципиальные выводы о процессах, протекающих в зоне сравнительно низких температур. Детальный критиче­ский разбор методов измерения и обработки данных лежит на обязанности оппонентов. Моей задачей является анализ того места, которое занимает работа диссертанта в науке о горении в целом.

Мне представляется, что работы Г.И.Ксандопуло об­разуют закономерный, необходимый третий этап науки горе­ния. Первым этапом следует считать период от Дэви и Фара­дея до Ле Шателье, Жуге и Михельсона — выяснение термо­химии, законов сохранения энергии и импульса и качествен­ное понимание роли теплопроводности в горении и ударных волнах в детонации. Второй этап, в котором ведущая роль принадлежит советским ученым, характеризуется построени­ем точных физико-математических теорий, открывающих принципиальную возможность количественного расчёта яв­ления. Естественно было провести полный цикл расчетов сперва на простейших примерах классических мономолекулярных или бимолекулярных реакций с определенной боль­шой теплотой активизации. Получился законченный цикл работ, существенно продвинувшийся по сравнению с рабо­тами первого этапа по строгости и логичности. Но Семёнов, в значительной степени инициировавший эти работы, одно­временно или даже раньше показал всю сложность подав­ляющего большинства реальных химических процессов, на­личие разветвлённых цепных реакций, огромную роль неста­бильных промежуточных молекул и т.п. Применение теории горения к системам со сложной кинетикой требует новых усилий, здесь недостаточны приближенные теории, нужны машинные расчёты и обширный эксперимент. Война, обо­ронные работы и послевоенные работы в области новой тех­ники задержали естественный ход развития, и мы должны быть благодарны диссертанту за большую работу в области конкретного исследования практически важных сложных систем. Хотелось бы подчеркнуть обе стороны новых исследований: преемственность по отношению к работам преды­дущего этапа, заключающуюся в рассмотрении теплопро­водности и диффузии в сопоставлении с приближенной тео­рией, и появление принципиально новых результатов в сис­темах, в которых обильные быстро диффундирующие актив­ные центры вызывают реакции в низкотемпературной зоне, а также в системах с легко протекающими промежуточными этапами реакции. Новому поколению теоретиков можно ре­комендовать детальный разбор всех экстремальных и про­межуточных вариантов химической кинетики реакций горе­ния.

Я считаю Георгия Ивановича Ксандопуло безуслов­но заслуживающим учёной степени доктора химических на­ук”.

(цитируется по изданию: Доктор химических наук, профессор Георгий Иванович Ксандопуло: Биобиблиографический указатель/ Сост.: Л.Г. Рафикова, Н.О. Иванова; Отв. ред. З.А. Мансуров. — Алматы: Қазақ университеті, 1999, стр. 8-9).

Likes(0)Dislikes(0)