Выдающийся композитор современности, народный артист Российской Федерации и лауреат Государственных премий РФ Эдуард Николаевич Артемьев любезно согласился ответить на мои вопросы. Его “Колыбельная” из мультфильма “Ночь рождения” словно является музыкальным переложением хрестоматийных строк Лермонтова: “И звезда с звездою говорит“. Романтичный “Полёт на дельтаплане“, происходящий из кинофильма “Родня“, — это возвышенный гимн любви. А величественная “Смерть героя” из эпического художественного фильма “Сибириада” преисполнена светлой печалью о современных Прометеях, отдавших свою жизнь во имя человечества. Итак, давайте вместе посетим творческую лабораторию Маэстро.
Беседа состоялась 21 января 2020 года. Ниже приводятся её аудиозапись и стенограмма.
Вот, такой вопрос. Вы же знаете, что великие русские композиторы – Рахманинов, Бородин, Римский-Корсаков – они… У них немалое место в творчестве занимали восточные мотивы.
Да.
А, вот, если взять ваше творчество, вашу биографию… Музыканты и артисты Средней Азии и Казахстана… Вы как-то с ними общались? Что-то у них перенимали?
Нет. Я много работал, вообще, в Душанбе, Ташкенте и в Казахстане на алма-атинской студии. Вот и всё. Поэтому какие-то локальные фильмы на тему в местных студиях, конечно, я делал. Но на меня сильное влияние оказала английская музыка, рок-музыка. Вот это оказало сильнейшее влияние.
А если взять этнографические мотивы? Русская музыка… Она не очень сильно присутствует в вашем творчестве?
Нет. Специально нет. Но, видите, я — человек русский. Поэтому она, конечно, где-то там в ментальности присутствует. Но, чтобы я что-то там цитировал… У меня есть одна кантата. Называется “Вольная песня“. Это специально написал давным-давно. Но это единственный случай, да.
А, вот, ваше одно из самых знаменитых, ну так сказать, мелодий из “Сибириады” — “Поход” или “Смерть героя”.
Да, да.
А нету ли здесь переклички с, с великим произведением Вагнера “Гибель богов”, где “Смерть Зигфрида”? Нету каких-то там параллелей?
Нет. Вы знаете, параллели есть с Вангелисом Папатанасиу. У него есть такое сочинение, называется оно “Альбедо“. Вот, там он сильно повлиял на меня в смысле инструментовки, но не в смысле мелодии. Так что, всё-таки я, я всё-таки английская… Он тоже, хотя он грек, но он типичный английский композитор. Вот, здесь меня сближает с ним.
А, вот, в вашем творчестве, конечно, присутствуют песни, вокал. Но, всё-таки, это второстепенно. Вы больше инструменталист. А, вот, если взять вашего великого коллегу — Эннио Морриконе — у него тоже в творчестве не так уж много песен. А почему так происходит?
Нет, нет. Этого не знаю. Песни — это же особый жанр. Понимаете, в чём дело? Надо в очень короткую единицу времени вместить, так сказать, и душу, и красоту, и всё, что угодно. Поэтому это особый дар — песня. Это не то, что… Написать-то песню — это взять и написать. Но это совершенно ничего не значит! Есть вот такие — да? — как Дунаевский, если брать русских композиторов. И отец, и сын. Вот. Поэтому там, ну, молодые какие-то люди. Но — это дар! Это — особый дар. Поэтому мне этого не дано. Я делаю случайно, когда в кино нужно, я напрягаюсь и сочиняю. А так — нет.
А, вот, Эдуард Николаевич, вот, ваше творчество — оно поистину народное! Оно и в коммерческом плане успешное. А почему, вот, в советское время вы практически никаких особых почётных званий, наград не получили? Вот, вы, например, участвовали в фильме “ТАСС уполномочен заявить”, “Сыщик”. То есть, это такие фильмы, которые под контролем “органов” шли. А — что? — они вам как-то не помогли вот эти звания получить или вы за ними не гонялись?
Не гонялся. Всё то, что я сейчас получил, — это всё. Ну, как? Союз композиторов, Союз кино, там это без моей. Я ничего не просил. Так что, выдвигали просто и всё.
Потом такой вопрос. Такие великие режиссёры, как Александр Птушко, как Леонид Гайдай… Вы с ними сталкивались? У вас есть какие-то воспоминания о них?
Никогда! Ну, Птушко я совсем застал, когда он был совсем сильно-сильно уже пожилым человеком. Так что… А Гайдай, я помню, на студию “Мосфильма” ходил. Но я с ними не был знаком никогда. Вообще, мой жанр специальный. Он на такую комедию… Ну, как называется? Социальную, что ли, комедию?
Да, да, да, да!
Особый жанр такой, я с ним не соприкасался никогда.
Ну, вот, если взять вашу знаменитую мелодию “Колыбельная” из мультфильма “Ночь рождения”, это, вообще, такого галактического масштаба мелодия. И, действительно, как-то трудно представить вас, чтобы вы писали музыку для лирических кинокомедий.
Ну, да. Это тоже, когда, видите, какие-то приглашения поступают. У меня такие были приглашения на музыкальные комедии. Но я знаю, что это не моё. Я сразу отказывался, не читая сценарии. Ну, просто знаю, что это не… То есть, мастерство какое-то есть. Можно что-то написать, но это совершенно не надо это делать. Потому что будет обязательно неудача какая-то. Один фильм, кстати, я вспоминаю. Это был… Он назывался “Певица” и потом “Чудный характер” назывался он. Это — Воинова (фильм режиссёра Константина Воинова — Д.Н.), и в главной роли была… Как же, это самое? Господи, звезда из театра Товстоногова…
А этот “Курьер” тоже ведь отчасти комедийный фильм.
Нет. Ну, там музыка она, как бы, помимо. Идёт, вот, там катание на доске. Она — эпизоды была. Но никак не участвовала в характеристике эпизодов. То есть, там, как бы, это была отдельная музыка отдельных эпизодов и очень там её мало.
А, вот, известно ваше многолетнее и тесное сотрудничество с Никитой Михалковым, с Андреем Кончаловским. А правда, что, вот, Александр Адабашьян сыграл очень большую роль в фильмах Никиты Сергеевича? Вот, именно он чуть ли там, как фактически режиссёром был. То есть, много очень идей…
Значит, вот, я ещё хочу сказать, что фамилия вот этой актрисы — Доронина.
Аха. А, да, понятно.
Вот, в фильме “Чудный характер“. Нет, вообще, он, во-первых, автор многих сценариев вместе с Михалковым.
Да.
Так что, вот, “Раба любви“. Да, потом, многие вещи. Сейчас не припомню. Там на половину из них он был соавтором Михалкова. Так что, конечно, он влиял. Он образованный человек, очень талантливый. Яркий художник, как художник-пейзажист. И особенно ему удавались акварели. И удаются. Так что, вот, под влиянием как личности… Это взаимное влияние, когда общаешься ежедневно. Они общались ежедневно на съёмках, написали сценарий. Потому что это взаимнопроникающее влияние. Конечно, безусловно, оно присутствовало.
А, вот, Эдуард Николаевич, вы же знаете, что советское кино… Да, там были великие актёры, великие композиторы, но часто, вот, декорации бедноватые были, бюджет маленький. А, вот, вам в этом смысле повезло. Вы снимались в таких… Ой, вы участвовали в таких дорогих фильмах, как “Солярис”, “Сибириада”. То есть, действительно, там роскошные фильмы были. Вот, как, вот, в таких фильмах, наверно, и музыку писать веселее? Нет?
Нет. Дело в том, что не веселее. Во-первых, великие режиссёры это делали. Всё зависит от режиссёра. Это только от него зависит. Какие декорации не настроить, режиссёр — слабый. Он никогда ничего не может или, там, немузыкальный. Нет. Это общение со знаменитыми, с могучими талантами. И здесь, когда рядом такие яркие личности, и самому хочешь, как это? Напрягаешься и быть… Поднимаешь свой уровень, свою планку. О которой, кстати говоря, ты можешь даже не подозревать. Но судьба заставляет это делать.
А, Эдуард Николаевич, иногда, вот, бывало так, что ваши мелодии к кинофильмам даже великих режиссёров больше оставались, так сказать, в памяти людей, чем фильмы этих режиссёров сами по себе. У них не было ревности у этих режиссёров, что вашу музыку практически многие могут напевать, а вот эти фильмы, сюжеты, там, забывались и игра актёрская тоже забывалась? Не было ревности со стороны режиссёров.
Да нет! Ну, дело в том, что это вообще практика такая: все фильмы Дунаевского Исаака, вся музыка отдельно жила, сразу выходила в народ и всё. Эта практика очень известная, и во всём мире так. Мелодии Чарли Чаплина, Френсиса Лэя — вот таких, вот, знаменитых композиторов. Так что, это нормально. Музыка выходит. А сколько музыки не вышло?! Так и осталось там тоже. Это же гигантское количество! По сравнению с производством этих картин — это единицы. Единицы таких случаев.
А если взять, вот, крупных западных композиторов, как Джон Уильямс, Джон Барри, Эннио Морриконе, Вангелис. Вы как-то с ними общаетесь…
Так.
Или у вас…
Нет. Я жил некоторое время в Лос-Анджелесе. Вот, я, значит, был на записи, на записи Джона Уильямса. Это был, вообще… Джон Уильямс, вообще, это выдающийся, можно сказать — гениальный композитор. Он же создал вот, что мы называем Голливуд, музыку Голливуда. Это он создал стилистику всю. Придумал. Потом она стала нормой. По-другому там нельзя работать. Только… Поэтому — это выдающийся, вообще, композитор. Повлиявший на всю просто музыкальную продукцию, связанную с Голливудом, сильнейшим образом. Ну, Морриконе — это гений такой, который, вообще-то, уникальный человек. Ванджелис тоже гений. Ну, вы все назвали фамилии выдающихся совершенно композиторов. Конечно, такие мастера не могут не повлиять. Во-первых, это — музыка моих современников почти. Ну, Джон Уильямс чуть постарше. А так — все мои современники. Поэтому я и любил эту музыку, и люблю до сих пор. Это влияние, безусловно, можно найти.
То есть, вы с этими великими людьми непосредственно иногда общаетесь?
Нет, нет. Общаюсь через музыку.
Через музыку?
Больше нет. Морриконе однажды я видел на студии “Си-Би-Эс” в Лос-Анджелесе. Телевизионный фильм какой-то там делал. Вот. Нет, это Ванджелис был, Ванджелис был. Да. С Морриконе я ни разу не пересекался. Нет.
А вот эти композиторы, в свою очередь, они из вашего творчества что-то перенимают? Они знакомы с вашим творчеством хоть отчасти?
Я думаю, думаю, что нет.
Да?
Ну, наше, вообще, кино-то… Оно, как бы, эндемик такой. Оно редко выходило. Ну, кроме, вот, “Войны и мира” Бондарчука, который по всему миру прошёлся. И там был замечен композитор Вячеслав Овчинников.
А… Да, да, да!
Да, это было действительно. А так наши картины… Нет, они так прошли незаметно, вообще. Ну, на международном уровне, конечно. Имена их стали известны, естественно. Но такого проката они не имели. По каким уж причинам — не знаю.
А, вот, я читал — ну, может быть, это неправда? — то, что когда Андрей Арсеньевич уже был в эмиграции в Италии, то там ещё шли съёмки, вот, с участием Роберта де Ниро. И Роберт де Ниро, прямо, с таким восторгом с ним общался, здоровался. Это — правда или это…
Ну, откуда я знаю? Я там не присутствовал. Значит, наверно. Почему бы нет? Тарковский же, может быть, самый выдающийся режиссёр, которого изучают на Западе и всё такое прочее. Это — такая культовая фигура уже. Да, просто.
Потом вы же знаете, Эдуард Николаевич, что, вот это, очень многим людям нравится фильм “ТАСС уполномочен заявить”, “Сыщик”. Такие остросюжетные, прекрасные ленты. И, конечно, во многом благодаря вашей прекрасной музыке. Вот, расскажите, как вы именно в такие политические детективы, вот, как вы там подбирали мелодии? Вообще, как это происходило? Вот, про “ТАСС уполномочен заявить” и про “Сыщик”.
Дело в том, что про “Сыщик” я уже не помню. Это так было давно, что… Это — очень давно! Вот, там всё время режиссёр был, забыл фамилию.
Фокин или Фомин?
А, Фокин Володя! Да. Он, кстати, первый его фильм на… Он приехал из Харькова, это был первый фильм его на студии Горького.
Да, да.
И он очень волновался! Ему меня рекомендовали. Он меня, ведь, не знал раньше. Ну и, как-то, вот у него были свои пожелания. Но — это детектив. Детектив имеет свои какие-то законы, законы жанра. Ну, я, вот, этим законам следовал. Каким-то образом, так сказать, сочинял. Тайна, что она стала известна, это — тайна. Почему она становится известной? Почему неизвестной другой? Сколько знает? Вот. А по поводу “ТАСС уполномочен заявить” — это тоже Фокин Володя. Да.
Да, да.
Вот, здесь этот же фильм начинал другой режиссёр, там был другой композитор. Потом что-то там не получилось. По-моему, там были какие-то претензии со стороны комитета по кинематографии, что-то такое. Там что-то не получилось. И пригласили, вот, Володю Фокина. Он начинал. Ну, а так мы с ним до этого сделали несколько картин. Ну, какие-то у нас были пожелания. Там, чисто, такая кухня внутри жанра. Он хотел, чтобы там азбука Морзе присутствовала, и я это использовал в мелодии. Ну, какие-то подсказки были. Я со своей стороны написал такую тему. Как создаётся музыка? Она хоть в кино, хоть для песни, в кабинете — это, так сказать, такая тайна, конечно. Почему — это, а почему — не то? Вот, так вот видение было. Да. Будет что-то в другое время, там, спустя или раньше. Спустя несколько лет или раньше — была бы и другая музыка. Потому что у тебя по-другому настроен, другие знания, другие интересы. Это — таинственная вещь.
Ну, меня что в хорошем смысле удивляет в вас, Эдуард Николаевич, то, что вы очень такой широкий человек. И, вот, вы получили, допустим, классическое консерваторское образование, но, вместе с тем, вы прекрасно разбираетесь в рок-музыке. То есть, вот, так редко бывает, чтобы… Вот, только мне на ум приходит Арно Арутюнович Бабаджанян. Он тоже и в таком сравнительно лёгком жанре преуспел, и в классической музыке, вот, как бы. Редко бывает, чтобы так широкий был композитор.
Нет, на меня просто подействовало. Посчастливилось мне застать, когда я ещё был ещё не очень старым: мне, там, за тридцать, тридцать три года мне было — кстати говоря, возраст Христа — когда появился, вот, арт-рок. Это “Дип Пёрпл” были группа. “Пинк Флойд“, естественно. Гримсон, “Йес“, Джерсон Тайл, Ванджелис Папатанасиу. Потом ещё кто был знаменитый гитарист? Тьфу ты, я сейчас уже подзабыл уже! Вот. Ну, это — просто был взрыв вообще! Появилась новая музыка, новые исполнители. Такой музыки, раньше никогда не было. Меня это потрясло! И опера Ллойда Уэббера “Иисус Христос Суперстар“. Всякая лавина нового, неслыханной музыки новой. Так никто никогда раньше не играл. Никто раньше так не пел. Аппаратура электронная появилась с огромным, мощная. Это было просто событие. Масштаба, может быть, такого, вообще, в истории музыки не было. Потому что стали весь мир они заполнять. Стадионы собирали. Ну, это было событие. В советское время мы как-то об этом не говорили, потом что сами ошеломлены были. Но, всё равно, эта музыка проникла через границы, через всё. И для меня это просто было такое открытие колоссальное, что, может, я как композитор, если состоялся, только благодаря вот этому влиянию этой музыки, этой эстетики.
Вот, те имена и группы, которые вы назвали, они в основном, так сказать, англо-саксонские.
Да, да.
Но, вот, если взять историю музыки, вот, например, в девятнадцатом веке: кто нам на ум приходит? Шопен, Бетховен, Мусоргский. То есть, в то время англосаксонская музыка не была столь влиятельна. Может, это связано с тем, что музыка стала больше бизнесом? А в этом плане англосаксонские страны они, как бы, впереди планеты всей в плане бизнеса?
Не, не, нет! Ну, это просто зрело, долго зрело. Там был Пёрселл, Бенджамин Бриттен. Там великие имена были. Но это созревало исподволь. Ну, у нас тоже ведь в этой музыке не появился просто так джаз, восточные дела, африканские особенно, индусские. Вот, что отсюда корни. Всё. И вызрела вот эта новая музыка. Так что, это, наверно, не просто появилось. Ну, вот, англичане долго ничего не выдавали, но потом, вот, вдруг совершенно новый продукт неизвестный выплеснули. Это потом, потом после Вудстока, уже коммерцией занялись, эксплуатировали. И всё это разрушило. А, там, они всё делали, и Хендрикс. А пока они ещё были, никто их… Мало, кто знали, молодёжь любила, но они ничего не зарабатывали. Вот, Вудсток создал им прецедент. Но коммерция погубила это направление, потому что постепенно это всё перешло в, так сказать, песенки такие. Ну, они красивые, но это та идея, которую несли все эти группы, которые я перечислил, это уже и социальные идеи новые. Раньше, это, никто не поднимал этих вопросов, вообще, в музыке, особенно такой развлекательной. Здесь же, вот, всё, всё было неизвестное, всё открытие всего. Поэтому огромное… Они, до сих пор, это заложили новую музыку. Вообще, на новую… Сейчас всё, что случается в музыке, я думаю, влияние этой рок-музыки очень сильно. Подспудно, иногда открыто, как на меня. Оно продолжается.
А, вот, если взять таких больших советских композиторов, как Альфред Шнитке, Эдисон Денисов, Софья Губайдулина, у них какой-то был, всё-таки, диссидентский элемент. То есть, они в чём-то, вот, не соглашались, там, с соцреализмом. А вы не были таким скрытым диссидентом?
Не, нет. Я занимался электроникой и, вообще, никто никогда меня… Мной никто не интересовался. Потому что эта электроника была совершенно… Считалось — это не музыка, а так, саунд дизайн.
А… Понятно.
“Саунд дизайнер” считали. Вот и всё. Нет. Ну, я… “Диссиденты” — это просто придумали всё. А их самовыражали собственное ощущение. Вот, какая музыка должна быть. И они её писали, независимо от запретов там. Вот в чём дело. И были верны себе. Почему? Никаких там… Это уж их объявили диссидентами. Писали, как они считали нужным, как хотели, как их душа располагала. И всё в этом. Это серьёзный подвиг, можно так сказать.
А если, вот, взять, допустим, прибалтийскую группу “Зодиак”, если взять француза Жан-Мишеля Жарра, как вы относитесь к таким музыкантам? У них же, всё-таки, не такой сильный базис классического образования, как у вас.
Ну, нет. Почему? “Зодиак” — там все консерваторские люди. Ну, дело в том, что вы знаете, вот, Мишель Жарр и “Зодиак” — я не буду о них говорить. Вот. А Мишель Жарр — это он повторяет же… Я не могу сказать, он — эпигон, но под огромным влиянием немецкой “Танжерин Дрим“. Такая группа была. Шульце. Это он повторил, просто начал повторять за ними всё это дело. Но присовокупил ещё такой облегчённый жанр, доступный для публики, слушащей его. И очень его сразу запомнили все остальные. Хотя это, это повторение, даже не боюсь этого слова — это эпигон немецкой, вот этой, так сказать, вот, психоделической школы, что ли.
А, вот, Эдуард Николаевич, если возвратиться к самому началу вашей жизни, вот, то, что вы родились в Новосибирске. Это было достаточно, ну как бы, случайно. Вы же москвич.
Да.
А, вот, допустим, моя мама — юрист Толкынай Макашева. Она тоже родилась в Новосибирской области, но тоже достаточно случайно. Потому что её родители — они туда бежали от голода, который был в Казахстане в тридцатые годы. А потом она уже в пятидесятые годы там родилась. То есть, в этом плане мы с вами отчасти земляки.
Ну да, наверно. Не отчасти, а полностью. Совершенно верно. Новосибирск — это моя родина. Я, так сказать, там последний раз был года четыре назад.
Ну, конечно, это, я думаю, что Новосибирск как один из важнейших центров науки и культуры России и бывшего Союза, естественно, им тоже приятно, что среди их многих знаменитых земляков, вот, есть такой крупный современный композитор. И тоже, я думаю, они вас чествуют.
Да. У меня там были четыре концерта. Один раз, и ещё второй раз приезжал, пару ещё концертов было. Да. В консерватории у них читал лекцию. Так что… Ну, так у меня хорошо всё, слава богу.
А, вот, опять-таки, если Жан-Мишеля Жарра вспомнить, у него же, всё-таки, каким бы он ни был эпигоном, но вот эти грандиозные концерты под открытым небом…
Ну, конечно! Цвето-музыкальные, да. Ну, вот, это вот его… Ну, событие, конечно! Как сказать? Я сам присутствовал на таких концертах, я помню. Ещё когда они в Москву не приезжали, я был на одном фестивале электронной музыки в городе Бум. То есть, вот, там я всё это… Тоже было, конечно, потрясение! Гигантское, так сказать, вообще, по мощи и по зрелищу даже. Это всё там гармонично сочеталась и музыка, и изображение, да, и технологии все, и звук.
Потом ещё, Эдуард Николаевич, естественно, что в вашем творчестве определённое место занимает и религия. Допустим, вот, православные мотивы.
Ну, да.
Но и, допустим, когда вы к Олимпийским играм в Москве писали музыку, это, всё-таки, соприкосновение с древнегреческой мифологией. Вот, как, вот, мифологические элементы в вашем творчестве? Вот, и фильмы Андрея Арсеньевича там же тоже много таких мистических моментов. Вот, как вы, что скажете по этому поводу?
Ну, понимаете, ну это всё… Я, вот… Направление всего, всего фильма решает режиссёр один. Он и подсказывает, какая, какого рода должна быть музыка: по жанру, там, по направлению. Близкая к тому или близкая к этому. Вот. Это часто методом проб, проб и ошибок, наконец, находишь. С Михалковым я почти ни разу не ошибался. А с Кончаловским тяжелее работать. Потому что он музыкально образованный очень человек, учился в консерватории вместе со мной. Вот. Поэтому там какие-то особые, особые предпочтения музыкальные. А Тарковский — он музыкой не занимался. Он говорил о философии вообще. Как будет полная свобода. Как объяснял причины, философские воззрения. Это, как раз, была обратная сторона. Потому что, когда такое доверие, то это очень какие-то путы на ногах и на руках.
Да, да.
Потому что — это свобода, которая неизвестно, чем кончится. Поэтому эти трудности были.
Но, ведь, согласитесь, когда вы писали музыку для Московской Олимпиады там, всё-таки, элементы древнегреческой мифологии тоже чувствуются?
Ну, конечно! Ну, как же! Просто, ну, приёмы — они же не до конца были использованы. Потому что, это было, должно было играться на стадионе олимпийском. Вот. Но в силу того, что там мир наш раскололся между странами по причинам афганистанской войны. Откололась, часть не приехала, часть осталась. Поэтому расходы уменьшились, и решили, что оркестр и хор живой не нужен на сцене и так далее.
А…
Вот и всё. Но там, вот, там реально было заложено, что два хора, антифонное пение. Вот. Ну, тем более, что текст, текст, который написал де Кубертен, он же написал поэму относительно открытия первых Игр. Там всё это декларируется. Да, всё это.
Ну, и ещё, вот, допустим, если в “Одиссее” вы тоже вновь соприкоснулись с древнегреческой мифологией, то есть это тоже…
Конечно! Но это, это — напрямую. Потому что там сюжет, сюжет присутствует. А олимпийские игры — там сюжета никакого нету. Что там писать? Есть декларации, там, быстрее, выше и так далее. Там ещё чего-то. Ну, там, целая, вся поэма состоит де Кубертена состоит из деклараций: “Спорт — ты мир!” Там, и так далее. В общем, это, вот, такие в общем.
Ещё вот такой вопрос. Вот, вы согласитесь же с тем, что Андрон Сергеевич — это очень уникальный человек. Потому что он и в Советском Союзе, и в Голливуде достиг успеха как режиссёр.
Да, да.
А если вспомнить наших артистов Крамарова, Сичкина — они, так сказать, не очень преуспели там, в Голливуде.
Ну, там проблема языка. Больше ничего. Актёр должен в совершенстве был владеть английским языком без акцента. Только Наталья Андрейченко, там её замечательно приняли, она — великая актриса. Но у неё… Она знала, прекрасно говорила по-английски. Но с акцентом. Так она случилась, что так она и не могла пробиться. Ну, у неё были многие, но главных ролей она так и не получила.
А… Вот в чём дело!
Ацент, да. Акцент надо переозвучивать. Переозвучивать — это дорого. Везде все считают деньги. И, вот, в силу этих причин. Только одна причина, да.
А, вот, то, что Андрон Сергеевич достиг успеха там — ему необязательно же было хорошо по-английски…
Ну, он же, он же режиссёр, он не актёр.
Да.
А язык у него блестящий — французский и английский! Говорит на этих языках. Ну, там акцент, наверняка, есть, конечно. Но это совершенно неинтересно уже. Он объяснить всё может, что нужно актёрам, что режиссёрам, что композиторам. Всё это на высоком языковом, так сказать, уровне.


Discover more from TriLingua Daniyar NAURYZ
Subscribe to get the latest posts sent to your email.